Три обезьяны

– Ага. Я же отсюда уезжал надолго. Вернулся, а он в моей кровати спит. Мы поговорили, я предложил ему работу дворецкого, и вот… – он почесал нос. – Короче говоря, как приедет, сам все расскажет. У меня дела ещё остались. Наверху можете вещи скинуть. Помните где, надеюсь.

Затянув пояс, он с трудом отодвинул покосившуюся двухметровую картину с изображением горы фруктов и лежащей на вершине картофелиной и вышел через скрывающийся за ней дверной проем.

Под ногами пугающе скрипели доски. Казалось, любая следующая сейчас же проломится, обрекая на долгое падение в подвал. И кто знает, что там могло скрываться? Захороненные предки Вити, не ушедшие гости, бочки вина. От последней мысли Миша в предвкушении закачал головой. Катя держалась за него, медленно поднимаясь на носочках. Стоило ей отвлечься, как она поскользнулась на чем-то склизком и в попытке удержаться раскрытой пятерней уткнулась в стену. Между пальцев отчетливо ощущалось что-то мягкое и мокрое, осыпающееся при малейшем движении. Катя отвернулась. Ее кожа покрылась мурашками, а тело еле заметно задрожало. Она очень аккуратно отнимала руку, но внезапное движение неведомой субстанции заставило ее брезгливо пискнуть. Миша хихикнул про себя и принялся ее успокаивать.

Игорь старался придерживаться края ступеней и, чуть отстав, рассматривал полинявшие светильники с давно растаявшими свечами.

Никита плелся сзади, без толики сомнения ступал в самый центр и приглядывал за ногами Кати, готовый в любой момент ее подхватить.

С выдохом облегчения она первая прыгнула на второй этаж и, мигом окаменев, подтянула к себе мужа, выставив того вперед.

В конце коридора стояло несколько прожекторов, тускло освещая перевернутые ведра с белыми отпечатками подошв на дне и банки c навечно застрявшими в них кисточками. Прогнившие деревянные стены неравномерно покрыли штукатуркой, которая пошла трещинами. Пол был усеян белыми кляксами, а потолок напоминал замершее море в секунду, когда тысячи градинок упали в него с неба, подняв бесчисленные всплески на пару сантиметров вверх. И все это в перевернутом состоянии.

По сторонам катались комки содранных обоев. Никита вышел вперед, раскидывая их и расчищая тропинку.

Создавалось впечатление, что людей здесь держали насильно. Похищали по городу офисных работников и привозили сюда, приковывая цепями, а те нехотя подчинялись, совершенно не понимая, даже как правильно держать валик. Они плакали и молили о свободе, но их хлестали плетьми, приказывая работать. Но однажды появился менеджер среднего звена, который восстал против узурпаторов и повел офисных крыс к свободе. По крайне мере, так успокаивала себя Катя, глядя через плечо мужа на размазанные отпечатки ног, оставленные явно на бегу, и грязные одноразовые миски.

– Извини, что ударила внизу, – начала Катя, – но сегодня спим все вместе. Нафиг этот дом.

– Она так же говорит, когда у нас друзья детей ночуют, – шепотом добавил Миша.

– Как я, по-твоему, должен на это реагировать? – не глядя, ответил ему Никита.

– Шутка это. Смеяться надо.

– Будь это шуткой, ты бы не пытался поднять на смех свою жену, – Миша вдавил голову в плечи.

– Так я не ее, я детей…

– Большая разница, – буркнул Никита. Миша подтянулся к уху жены.

– Давай отдельно поспим?

В конце коридора компанию встретило заклеенное пластиковым пакетом окно и покрытый пылью подоконник. Справа открытая дверь. Из-за нее веяло смердящим запахом поношенной обуви напополам с гнилью. Никита закрыл нос рукавом и захлопнул дверь.

Комнату напротив отделяла прибитая к верхнему косяку занавеска из марли. Игорь по не забытой с былых времен привычке вошел первым, обогнул тумбочку на входе, перешагнул трухлявую лавочку, упал в облезлое кресло и рычагом выдвинул подставку под ноги. Двуспальную кровать, покрытую пылью и горой опилок (осыпавшихся во время ремонта крыши), заняла замужняя пара. Одним движением ноги Никита вытянул из-за шкафа матрас, шлепнул им об ковер, подложил под голову снятую куртку и завалился спать под общий кашель от поднявшейся пыли. Проржавевшие пружины свое отжили, от чего Никита провалился, как если бы лег на пустую коробку. Впрочем, это шло даже в плюс, так как ткань с остатками поролона внутри идеально повторяли контуры его сколиоза.

Через сонную пелену прорезались три тихих, но настойчивых стука по дереву. Веки Никиты расклеились. Перед ним стоял человек. Сосредоточенный прищур помог разглядеть в нем Кешу.

– Кеш, иди отсюда. Я предупреждал, со мной нельзя спать, – заспанным голосом пробубнил Никита и отвернулся.

– Тут милостивый… нет, то есть… Сэр! Я хотел сказать, что друзья… ваши внизу. Я обед приготовил – пальцы откусите, ей Богу! – Никита приподнял брови.

– Ты всегда так разговаривал?

– Раньше я хрипел и кровью, бывало, отхаркивал, – он задумался, оттягивая синюю бабочку на шее. – А может, и не хрипел… Но точно харкал, – Никита сел на матрас, хрустнул позвонками и отлепил приставшую пыль.

– Ты меня помнишь?