Три песеты прошлого

— Что значит “послушай”, ты ушел в половине десятого, а звонишь в два.

— Я потерял себя, — сказал Вис.

— Как это?

— Не знаю. И мне подали четыре дуро.

— Да что с тобой такое? Иди домой.

— Две старушки. Серьезно. На Пасео-дель-Прадо.

Бла пожелала узнать, где он сейчас, он этого не знал, но сказал, что возьмет такси.

— Тебе подали четыре дуро? Двадцать песет? Это потрясающе.

— Ты хочешь посмотреть на наших детей?

— Не говори глупостей. Приезжай. Здесь дядя Антонио. Говорит, что завтра отвезет нас в аэропорт.

— Да? — удивился Вис. — Так скоро?

Р

От Бернабе писем не было.

17

“Чтоб я тебя увидал в гробу”. Нет, приятель, не будь скотиной, не будь трупоядным. Это была всего надпись углем, которую сделал какой-нибудь ультралевый. Неизвестно кто. Вис видел ее в Кастельяре. Кажется, у входа в какой-то магазин. Пожалуй, ее сделал скорей какой-нибудь ультраправый. Не знаю кто, но это дела не меняет. Жизнь не может питаться смертью. В том, кто убивает, есть что-то от самоубийцы: в известной мере убивать других — значит убивать самого себя.

Не допускай, чтобы твой труп пережил тебя.

Самолет немного наклонился, и на кромке крыла опустился элерон, поднялся, снова опустился. Как-то судорожно. Почему мне всегда приходится смотреть на крыло. И на элерон. Едва ли он сломался, но я уверен, если бы сломался, он дергался бы точно так же. Бла казалась спящей, и Вис, зная, что тоже кажется со стороны спящим, закрыл глаза.

Не теряй чистоты человека, который еще не убивал. Я это знаю, ты это знаешь, я этим одержим, но все равно, не теряй этой чистоты.