Три песеты прошлого

Наверное, Висенте был сильно взволнован, но он вдруг замолчал, потому что его разобрал смех. И отцу это передалось, но тот подавил смех и сразу посерьезнел. И оба глядели друг на друга серьезными глазами. Почти серьезными. Ей-богу. Ни смешинки. Молча и серьезно смотрели друг на друга. И Висенте без всякого удивления понимал, что знает ответ отца, незачем и спрашивать. Он читал его мысли. Так ему казалось. Что-то вроде жужжания подключенной к сети электрической машины. Внутри загорается огонек. Никогда еще Висенте так хорошо не понимал отца. Он чувствовал, что тот хочет помочь ему.

— Кому об этом известно? — спросил отец.

— Одному Бернабе, — ответил Висенте. — Но я сам понимаю, что это — безумие.

Отец все думал и думал, и Висенте захотелось покончить разом, он уже отчаялся, но отец сказал:

— Это может продлиться еще не одну неделю. И это очень все усложняет. Это может продлиться еще много недель.

Висенте сказал:

— Ладно, папа, оставим это. Я пошел.

А отец:

— Подожди, Илария ведь там, на той стороне.

Уже так говорили: на той стороне, то есть в Испании и в то же время — не в Испании. Илария была их служанка. Накануне мятежа поехала недельки на две к родственникам в деревню близ Сарагосы. А в душе Висенте рос страх. Он догадывался, о чем будет говорить отец, и заторопился: забудь об этом разговоре, папа, забудь, — но отец ему возражал: да ты пойми, Илария ни о чем не догадается (а Илария была словоохотлива, молчать просто не могла, вот в чем была загвоздка), и Висенте продолжал настаивать: и говорить нечего, забудь об этом, — а отец говорил: конечно, ее комната свободна, места в доме хватит.

— Ну все, — сказал Висенте. — Я пошел. Бернабе ждет меня внизу. Прощай.

— Да подожди ты, — сказал отец.

И тут в кабинет вошла перепуганная тетя Лоли:

— Что тут происходит? О чем вы спорите?

Затем вошла и мать Висенте:

— Что случилось? О чем вы тут говорите и почему не идете ужинать?

— Вот что, — решил отец, — спустись к своему другу и немного погодя приходи сюда снова.

А Висенте: да о чем тут говорить, все ясно. Женщины опять подступили с вопросами, отец вытолкал Висенте за дверь, тот говорил, что незачем ему подниматься, он лучше пойдет погулять.

Вот как все было, примерно так. Друг друга перебивали. Каждый говорил свое. Бернабе ждал, прислонившись к фонарному столбу, фонарь не горел, и Бернабе, казалось, угас, так что поначалу Висенте не сказал ничего. Бернабе, поняв, в чем дело, сказал только:

— Ну ты и силен!

— Послушай, — попросил Висенте.

— Что еще ты можешь сделать? Не беспокойся. Я никогда об этом не забуду.

— Бернабе, — сказал Висенте, — это я не решаюсь привести сюда твоего дядю. Это я боюсь. За родителей.

— На твоем месте и я бы боялся. Я и на своем месте боюсь, хотя ты знаешь, кто мой отец.

— Будет тебе. Мой отец меня просто убил. Как будто речь идет о… о том, чтобы пойти в кино. Вот что меня испугало. Он ни минуты не колебался. Тут до меня и дошло. Я ему: ладно, брось это, забудь, — а он: нет, ты подожди. Черт меня побери совсем! — Висенте ходил взад-вперед, Бернабе шагал с ним рядом:

— Ну, силен мужик!

— Кой черт мужик!

И так они продолжали прогуливаться под звездами, Висенте спросил, как же теперь быть с дядей, и Бернабе, который был меньше озабочен, чем раньше, и куда меньше, чем Висенте, ответил: там видно будет, как-нибудь уладим, ей-богу, брось ты беспокоиться, — как это мне не беспокоиться, что ты теперь будешь делать, — а Бернабе: да я еще не решил, есть тут два-три варианта, — а Висенте не унимался: какие там варианты, это ужасно — и готов был снова сказать: знаешь, я думаю, что в моем доме, — и вот, повернувшись в очередной раз, они увидели отца Висенте, он сам к ним вышел. В домашних туфлях. Так что шагов его они не слышали. И конечно, каждый из трех считал маски двух других неправдоподобными в игре ночных теней и звездного серебра. Лица источали улыбки. И страх. Им казалось, что говорить не о чем, и они молчали. Наконец отец Висенте сказал:

— Привет, знаешь что, мы подумали…

— Здравствуйте, как поживаете, — ответил Бернабе. Они пожали друг другу руки.

— Давайте подумаем, — сказал отец Висенте.

И часа через два дядя Ригоберто оказался в доме Висенте. А его преследователи, если разыскивали его в эту ночь, остались наедине с валенсийской луной. Небесный мореход держал ее двумя пальцами, как подсвечник, и светил ткачу, чтобы тот продолжал ткать свою замысловатую сеть снов о славных и чудесных приключениях. Наверняка в это время они говорили какие-то несущественные слова, которые обычно бросают на ветер. Потом Висенте, когда он будет вспоминать эти слова, не так легко восстановит их в памяти. Или ему будет казаться, что он их восстановил. Вероятно, Бернабе сказал:

— Но я не могу согласиться…

На что отец Висенте, видимо, ответил:

— Нет-нет, мы предлагаем это от всего сердца.