Три песеты прошлого

И они вошли в город и стали плутать по улицам. Вис понимал, что никогда не сможет запомнить их, и не старался запомнить. К тому же он не знал, зачем ему их запоминать. Ему больше нравилось идти по звездам, хотя он то и дело спотыкался, так что время от времени слегка прихрамывающий (не) знакомец говорил: осторожно, осторожно, — и наконец они пришли. Пришли после бесчисленных подъемов и спусков. В мерцании пробивающегося меж домов звездного света Вис подумал, что еще не поздно уйти, но, пока он думал, дверь открыли изнутри, слегка прихрамывающий (не) знакомец попробовал улыбнуться ему, но не смог и опустил голову. Вис вошел. Внутри пахло деревенским домом. Хлебом. Дровами. Деревенским домашним ночным теплом. Как будто здесь уже спят. И пробудятся под дребезжание жестяного будильника. Вот бы мне так, я будто всю жизнь прожил здесь и без ума от такой жизни. В прихожей было темновато: тускло светилась лишь лампочка над входной дверью, а у старухи лицо было такое бледное, что в полутьме первым бросалось в глаза, — кажется, она мне улыбается так же испуганно, как тогда, когда слышат будильник, — и старуха тихонько сказала:

— Добрый вечер, входите, пожалуйста.

— Извините меня, извините, — так же тихонько откликнулся Вис.

А слегка прихрамывающий (не) знакомец — тоже тихонько — сказал:

— Это моя мать, моя мать, а это сеньор писатель, мама.

Старуха и Вис забормотали: очень приятно, очень приятно, — они друг другу понравились.

В едва освещенном прямоугольнике внутренней двери возникла расплывчатая, неопределенная фигура низенькой полной женщины, но тут же отступила и испарилась, где-то в глубине дома послышался торопливый шепот, мышиные шажки и детское хихиканье — наверное, ребенку хотелось взглянуть на гостя. И из прихожей, из теней, прятавшихся по углам в неясных очертаниях сундука, вешалки, пары стульев, они прошли, вернее, поднялись, преодолев две ступени, — причем только слегка прихрамывающий (не) знакомец и Вис, а мать исчезла в каком-то из углов — в небольшую гостиную, которая была, пожалуй, уютной, тут были и полки с книгами и картотеками, и современный ломберный столик, и вдруг слегка прихрамывающий (не) знакомец остановился, посмотрел на Виса, вскинул руки и пожал плечами, будто хотел сказать: ну что я могу поделать, — и заплакал. В три ручья. Склонил голову, закрыл лицо руками и плакал, горестно качая головой. Никогда в жизни Вис не видел, чтобы кто-нибудь так плакал, и подумал, что это, верно, слезы, которые сдерживались долгие годы, а теперь переполнили душу и бурным потоком вырвались наружу. Вис не знал, что делать, ему было еще горше, чем хозяину дома, тот по крайней мере плакал, а что делать ему? В эту минуту телефон, стоявший тут же, на столике, нетерпеливо зазвонил и перепугал обоих, хотя Вис знал, что это Бла, и слегка прихрамывающий знакомец схватил трубку, тотчас снова приняв мужское обличье.

— Я слушаю. Да-да, одну минуту. Это вас.

Вис взял трубку:

— Привет, что случилось?

— Все хорошо? — спросила Бла.

— Да, — ответил Вис и, так как Бла молчала, вопросительно сказал: — Бла?

— Меня вдруг охватил страх…

— Почему? Ведь мы…

— Я сидела здесь, глядя в стену, и ждала, когда же пройдут минуты, чтобы позвонить тебе, как вдруг мне пришло в голову, что тебе дали фальшивую визитную карточку…

Вис почувствовал не облегчение, а скорей беспокойство, неприятное запоздалое беспокойство, и наконец сказал:

— Ну теперь ты убедилась, что…

Бла показалось, что он сказал это осторожно, и она спросила:

— Как ты?

Вис подумал, что разговор их могут слышать по аппарату в другой комнате, и ответил:

— Все очень хорошо.

— Минут через пять или чуть больше я снова позвоню.

— Прекрасно.

— Пока. Bye[59].

— Bye.

Они уже много лет говорили друг другу: bye. Даже в Испании. Ну и что же. Слегка прихрамывающий знакомец улыбнулся Вису, вытер слезы рукой и даже утер пальцем нос, и Вис предложил: да возьмите вы платок, друг мой, — а слегка прихрамывающий знакомец сказал:

— Вы поступили разумно. Давайте мне ваше пальто. Садитесь.

Вис отдал ему пальто, сел, тогда слегка прихрамывающий знакомец открыл шкафчик-бар, неказистый на вид, но удобный, умещавшийся под книжными полками.

— Чего вы выпьете?

— О нет, нет, — отказался Вис.

— Ну как же так, — сказал хозяин дома и извлек две рюмки и бутылку виски.

— Ладно. Идет.

Они понемногу отхлебнули, и слегка прихрамывающий знакомец сказал:

— Сейчас сюда выйдет мой отец. Но если не хотите, я не буду его звать. Я уже успокоился. Сыт этим по горло. И мне на все наплевать. Он сидит дома, никому не показывается уже сорок один год и три месяца. О нем знаем только мы с матерью. Ну еще мой семилетний сын. И моя жена, конечно. Сорок один год и три месяца.

— Я так и подумал, — сказал Вис.

А слегка прихрамывающий знакомец отхлебнул виски и спросил:

— Почему?

— Не знаю, — ответил Вис, — почем мне знать. Вы что-нибудь такое сказали мне, я знаю, что была за жизнь… И я подумал о человеке, который прячется из-за политики. Из страха.

— Вы угадали, — подтвердил слегка прихрамывающий знакомец.

— Неужели по сей день?