Три плюс одна

Так и стояли, поливая водой темноту, пока Аскер и Ибрашка хоронили Шарифа. Ник прыскал из бутылки левой рукой, а правая сжимала рукоять висевшего стволом вперед оружия, чью мощь он недавно увидел воочию. Теперь Ник был готов убивать. Если кто-то бросится, он выстрелит, без вариантов. К тому же, это будет не убийство, а самозащита. И наплевать на приставку «само» — сейчас Ник защищал Луизу и друзей. Кто к нам с мечом придет… пусть не с мечом, а с когтями. Невидимость — страшное оружие. В ответ на нападение Ник сделает все, чтобы спасти близких людей. Даже ценой жизни.

Какое странное, ранее не испытанное чувство. Когда знаешь, за что умереть, умирать, оказывается, не так страшно.

Аскер сказал над могилой что-то по-своему или по-арабски. Ник не стал уточнять, он тоже бросил горсть земли по обычаю своего народа, как дань памяти усопшему. О мертвых — или хорошо, или ничего. Можно сказать, что Шариф был отличным человеком. Он был справедливым. Даже Бог несправедлив, он карает праведников за гордыню, выраженную в чувстве превосходства над грешниками, и в то же дарует рай раскаявшимся преступникам. Но пути Господни неисповедимы, а человеческие дела понятны и все на виду. Шариф был не лучшим человеком в мире, но по большому счету он был хорошим человеком. Пусть земля ему будет пухом. Аминь.

Глава 23 Литвины, профессор и император мира

Кастусь глядел, как дрожит вода в стакане. Время шло. Теперь все зависело от корыстолюбивых помощников.

Мониторы давно показывали одно и то же. С тех пор, как исчез Весновский, ничего не менялось. Снаружи здания и в Большом мире, о котором столько мечтал, жизнь продолжалась, а здесь, внутри здания…

Иногда приходилось встряхивать головой и даже бить себя по щекам, чтобы победить раз за разом накатывавшее малодушие. А страх сковывал так, что хоть сейчас бросайся сдаваться и каяться во всем свершенном и только задуманном. Когда все начиналось, идея казалась правильной, у нее не было альтернатив. Сейчас мысли были другие. Вопрос Весновского выбил из колеи, прежние доводы вдруг показались несущественными, мотивы — пустыми. Перед тем как исчезнуть, Павел Алексеевич поднял глаза на камеру в лаборатории:

— Почему ты это сделал, Костя?

Вопрос был риторическим, Весновский не знал, слышат его в тот миг или нет.

— Странно, что вы не видите этих причин, — пробормотал Кастусь.

И в очередной раз поморщился. Не нравилось, когда называли по-русски. Он был беларусом. Именно так — через «а», что соответствовало нормам беларуского языка. И что должно бы, как он твердо считал, отражаться и в других государственных языках. Японцев же, к примеру, как-то заставили писать «Джорджия» вместо принятого у них «Грузия». Но ничего не поделаешь, если по документам он Константин Федорович — не Фёдорович, а Федорович, с ударением на вторую «о» — то хоть удавись, а для большинства ближних в просторечии будет Костей, Котом, Костяном… кем угодно, только не тем, кем ему нравилось, так как было единственно верным.

И черт с ними всеми. Они даже не в курсе, как он их про себя называет. Можно считать, что счет в матче Кастусь против всех — один-один.

Против всех он оказался из-за «науки» истории, как ее подают в разных странах. Потому что историки лгут. Все. Нагло и беспардонно. Польские — в пользу Польши, российские — в пользу России, литовские — в пользу…

Литвы? Господи, какая глупость. Придуманная страна с чужой историей и украденным названием. Существовало Великое Княжество Литовское — ВКЛ, это общеизвестный факт, с которым ничего не сделать. ВКЛ включало в себя территорию нынешней Беларуси, Литву (Жемойтию), часть Польши (а после подписания Унии — всю) и еще кое-что от соседей по кусочкам. В период ВКЛ жители нынешней Летувы около полутора веков в Литве вовсе не состояли. Их неоднократно отдавали тевтонам Витовт, Миндовг и другие правители. Даже в залог отдавали. И это, позвольте спросить, коренная нация? Где здесь иго литовцев над белорусами?

Жемойтов до большевистской революции называли исключительно жмудинами, а с тысяча девятьсот восемнадцатого года они вдруг стали литовцами, сменив самоназвание на чужое — звучное и исторически весомое. Между прочим, сами они назвались Летува. Для славян это труднопроизносимо, славяне все равно скажут «Литва».

Лев Гумилев в теории этногенеза написал, что люди объединяются по принципу комплементарности — неосознанной симпатии к одним и антипатии к другим. То есть, по религиозным, расовым, культурным мотивам. Но тысячелетнее соседство ятвягов и кривичей с жемойтами и аукштайтами не привело к смешиванию или родству.