Три плова

Старичок масленщик нехорошо кашлянул — с ехидством.

— Вот видите, молодой человек, зачем мне рисковать жизнью? Я же на работу еду — не на войну.

Рамазан оглянулся — и на лихо точившего бритву Гудра-та, и на мальчика-ученика, кипятившего на примусе воду, и на нефтяников, также дожидавшихся очереди. Они улыбались. Мало того: один из нефтяников поддержал ста

ричка:

- Да, у вашего брата-железнодорожника не ладится. Людей калечите, вагоны ломаете...

— У нас в Пута ждали вагонов с капустой и картошкой,— сказал масленщик. — На базе просят: забирайте, ради бога, скорей! Но ваши путейцы так долго возили овощи, что и картошка и капуста приехали испорченные.

— Мой родственник, — сказал поддержавший старичка нефтяник, — очень, очень торопился в Кюрдамир на свадьбу. Прискакал на станцию — и доволен: «Ну, думает, теперь я уж поспею к плову». Да поезд опоздал на восемь часов. Когда родич вошел в дом жениха, то увидел: вино выпито, плов съеден.

«Какая насмешка! — печально подумал Рамазан. — Какие злые языки!»

А клиенты продолжали обидный разговор. Вспомнили множество случаев с человеческими жертвами, с пожарами в вагонах, с оторвавшимися половинами составов. Бойчей других болтал старичок, и Рамазан был доволен, когда Гудрат, посадив масленщика на стул, залепил ему мыльной пеной рот. Рамазан часто бывал на собраниях, где железнодорожники сами ругали железную дорогу, разбирая ее провинности. Рамазан и сам выступал на этих собраниях — он тоже критиковал, ругался. Но ему стало не по себе, когда он услышал насмешливый разговор на Балаханской в заведении Гудрата.

— Мы работаем, как герои, а они замечают только неудачи!— проворчал он про себя.

Когда он пришел сюда, ему хотелось рассказать Гудрату замечательную историю с двумя поездами. Но он помедлил с рассказом, так как Гудрат брил человека со слабой кожей на лице. В такой момент парикмахера нельзя отвлекать. А скажи Рамазан сейчас — люди подумают, что он не прочь прихвастнуть. Но об истории этой как раз'заговорил освободившийся от мыльной пены старичок масленщик.

— Я слышал, — сказал он, -г- что один стрелочник предотвратил крушение. Верно это?

— Верно, — ответил, вздрогнув, Рамазан.

Он встал, торопливо со всеми попрощался, надел фуражку и, выходя из парикмахерской, сказал как бы невзначай:

— Это я стрелочник. Это я предотвратил крушение...

И Рамазан зашагал по ночным улицам. В этот вечер его не радовали даже огни, так празднично раскинутые по площадям/ Хоть возвращайся назад к этому масленщику, чтоб послушал, как Рамазан стоял вчера на посту номер три! Надо нарисовать перед старичком картину: сперва все шло, как положено. Завиднелся состав с цистернами из Черного города...

«Разрешил я ему проезд, — в мыслях рассказывал масленщику Рамазан, — но через небольшое время замечаю: беда! По тому же пути мчится навстречу цистернам сухогрузный из Кишлы. Сорок вагонов, понимаешь, отец? Скажи сам: худо было бы, если б я растерялся, верно?»

Рамазан огорчался все более, что не рассказал масленщику, как он мгновенно приспособил сигналы. Он принял поезд

тш.

Российская государственная детская библиотека

из Кишлы на запасный путь. И состав из Черного города имел перед собой свободный проезд.

«Спасибо тебе за всю станцию Баку-Вторая!» — крикнул прибежавший к нему Мамед.

Поцеловав Рамазана, он посоветовал ему рассказать о происшествии начальнику Ивану Политотделу. Фамилия начальника была Бобрышев, имя и отчество Иван Тихонович, но обоим стрелочникам ни фамилия, «и отчество не давались, и они сделали из должности начальника фамилию.

«Не пойду, — сказал Рамазан. — Иван Политотдел ругаться станет: зачем пришел, раз тебя не звали?»

В России была зима, а в Баку несколько дней л<ил дождь. Он шел днем и ночью, наполнив сладкими испарениями воздух и землю. Стрелочники на станции Баку-Вторая ежились от сырости; они кляли разорвавшееся над головой небо, зло косились на огромные, ползшие из-за хребта тучи. Но никто из стрелочников не желал отправиться на склад за плащами. Кладовщик их зря у себя ждал; он даже просил несколько раз старших агентов взять для стрелочников плащи и расписаться.

«Расписываться не будем, — отказывались агенты. — Еще пропадут, а ты за них отвечай!»

Старательный Рамазан пошел тогда на склад и приволок оттуда плащи для всей смены. Стрелочники благодарили его, похваливали за смелость. А в других сменах так и дежурили без плащей. Сырость проползала в кости, но охотника расписаться в ведомости все не находилось. Рамазан возмущался:

— Кошка — и та не боится, когда гонится по крыше за воробьем,— сказал стрелочнику второй смены Рамазан.— А ты человек — и боишься!

— Я свою шкуру больше денег ценю, — недовольно ответил сменщик.

— Я ее тоже ценю, — поспорил Рамазан, — а ответственности не боюсь. Ты знаешь, кто ее боится? Вот спроси у Ивана Политотдела.