Три побега из Коринфа (ЛП)

— Да, — проворчал Хореон, — я помню, но это развалины, а не дом. Он не стоит и ста драхм.

— Возможно, но помимо дома вам достанется и семья Дромеона.

— Сколько их там?

— Мать и трое детей. Дочька только что достигла совершеннолетия.

Хореос неохотно ухмыльнулся.

— Для меня это ничего. В любом случае в городе уже слишком много разговоров о покупках в счет долга  и продаже наших сограждан финикийцам.

— Это не настоящие греки, они из Кария.

— Ты же сказал, что это семья Дромеона.

— Да, но  Дромеон — их отчим.

— Понятно.

Наступила минутная тишина.  Богатый купец обдумывал предложение.

— Это ненадежное дело, — сказал он, наконец. — Отчим не имеет право принимать решения о продаже семьи. Эта прерогатива принадлежит отцу. Закон, правда,  об этом умалчивает.

Терпнос пожал плечами.

— Даже если это и так, откуда они узнают об этом? Ведь это же всего лишь  одна глупая женщина и маленькие дети.  С ними  не хотят знаться даже собаки.

Хореон устремил на него свои большие, вечно  налитые кровью глаза.

— Что ты имеешь против этих людей?

Терпнос опустил глаза.

— Я ничего не имею против них, Хореон. Хотя они  меня и оскорбили, да, вчера они меня опозорили.  Раньше они были более скромными. Но после того, как  во время Игр, у них пожил этот Полиникос Милетский, они так возгордились, что посмели выгнать меня из дома, и не только меня, но и своего отчима.

Хореон снова вздрогнул при упоминании имени Полиникоса.

-- Да, милостивый господин, -- продолжал Терпнос, -- посмели выгнать меня  и своего отчима, хотя я не раз давал работу их матери.  А еще и кричали на всю улицу, что никого теперь не боятся, потому что находятся под защитой храброго  Полиникоса Милетского, который  будто бы является их другом и защитит их от любого из нас.  Да, они так и сказали, господин!

Эти слова внезапно привлекли внимание Хореона: — Они сказали, что Полиникос — их друг?

— Да господин. Хотя я не понимаю, как  может милетский иноземец дружить с такой глупой семьей этих бедняков.

— Но они точно сказали, что он их друг, — настаивал торговец.

— Конечно, так и сказали.

Хореон захлопнул в ладоши. Его глаза загорелись, как у волка. — Хорошо, Это уже интересно. Я возьму дело в свои руки. Зови сюда этого своего должника  Дромеона, или как там его зовут.

— Он уже здесь, господин, ждет в холле.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Утром  на следующий день, когда мать Диосса собиралась на работу, перед  ее домом появился отряд городских стражников. Командир стражников в нескольких словах объявил несчастным, какая судьба их ожидает.

Поначалу никто из них не мог понять, что на самом деле произошло, они не хотели и не могли поверить в такое бедствие, и не могли представить себе его размеров; затем безысходность и отчаяние охватило их.

Они не могли понять,  как это так  они вдруг стали рабами, что их дом уже это не их дом, мебель – не их мебель, кружки – не их кружки,  и что ни дочь, ни сыновья уже не принадлежат матери, ни мать детям, что вдруг они перестали быть людьми и стали чьей-то собственностью, обыкновенной  вещью, не более того.

Стражники поторопили их, и велели взять с собой только самое необходимое -  немного одежды, и несколько мисок. Один из них, который был немного милосерднее других, начал их утешать,говоря им, что они фактически пока не являются рабами, так как по закону должник является лишь поручителем в своем лице и может быть заключен в тюрьму на срок не более одного месяца. В течение этого времени никого никому нельзя будет его продать, а когда долг оплатят, сразу же освобожден. Только после того, когда истечет злосчастный гарантийный срок, он станет официальным рабом кредитора.

— И насколько велик долг, который предстоит выплатить? — прошептали, сбитой с толку, губы матери.

— Триста драхм твой муж должен достойному Хореону. - ответил стражник. — Но твой дом был оценен в сто драхм и ты за двести, значит твой муж Дромеон должен будет выкупить тебе за двести драхм.

Мать судорожно рассмеялась.

— Мой муж, Дромеон должен выкупить меня за двести драхм, Дромеон выкупить меня! — повторяла она все тише и тише. Ее смех стал нарастать,  и превратился в беспомощный, долгий вопль.

Начальник стражников был в замешательстве.

 — Может быть, кто-нибудь другой заплатит за тебя двести драхм, может быть, какой-нибудь знакомый, родственник или друг.

Женщина покачала головой:

— У нас нет ни знакомых, ни родственников, ни друзей.

— А как же Полиникос! — почти крикнул доселе молчавший Диосс.

Мать снова разразилась пронзительным, неестественным смехом.

— О чем ты говоришь, Диосс, чужеземец заплатит за нас двести драхм, человек, который нас даже не знает, а мы даже не знаем, где  он живет!

— Мама, он не оставит нас в беде, — прошептала Эвклея.

— Он спасет нас, — тепло добавил Диосс.

Мать больше ничего не говорила, только тихо, безнадежно и  беспомощно плакала.

Стражники уже  такого уже вволю насмотрелись.  Они не раз  уже возили людей в тюрьму и не были тронуты чужими слезами.

— Давайте детки! Быстро поднимайтесь и пошли отсюда! — нетерпеливо кричали они.

И они начали выталкивать из комнаты женщину, которая цеплялась за мебель.