Три поэмы. В критическом сопровождении Александра Белого

На доброту не принято коситься,
Но иногда и добродетель – зло.
Тот не рискнет со мной не согласиться,
Кому хоть раз некстати повезло.

В высоком

Финиш – часто старт смешного.
Но так и не замкнулся этот круг.
Она взяла в искусстве слишком много,
Чтобы играть характерных старух.

То был закат.

Закат большого солнца.
Ей памятна навечно та пора,
Когда, как дети, плакали «гасконцы»,
Слезами орошая «кивера»,
И от оваций вся земля дрожала,
И буря подымалася в груди,
И слава,
слава,
слава провожала
Актрису на нехоженом пути.

Но время шло.

И это так не ново,
Что в срывах стало некого винить,
Что не хватило гения портного
Законы разрушенья отменить.
«Роксана» потучнела и увяла.
В корсете, без корсета ль —
Все равно…
Уже другая поросль вдохновляла
На подвиги поэта Сирано.
Не злилась.
Нет.
И зависть не копила.
Никто упрек не смеет бросить ей!
Она подмостки честно уступила
Сияющей сопернице своей.

Во имя чести

Нужно было сдаться.
Она сдалась, сошла.
А между тем,
Там, где хватило силы не остаться,
Вдруг не хватило, чтобы уйти совсем.
Пускай не жизнь.
Пускай хоть бледный сколок,
Чтоб только здесь,
Где все до слез свое…
Пять лет прошло,
И этих книжных полок
Уже нельзя представить без нее.

Пять лет,

Пять лет все мимо проплывало —
И радости, и горести игры.
Пять лет она для труппы открывала
Нечитанные книжные миры.
Так много вышло, что и ныне живо,
За тыщи долгих лет из-под пера,
Что юность
Все «на после» отложила.
И только с сединой пришла пора
Собрать всю эту россыпь по крупице,
За каждой фразой постоять, пожить…
Так вправе только тот не торопиться,
Кому уж больше некуда спешить.

А ей уже казалось очень странным,

Что, вот, энтузиастов не найдешь,
Что не читать,
А заводить романы
Предпочитает нынче молодежь,
Что в формулярах до смешного чисто,
А кто читает – слишком стар и сед.
И мучилась душа пропагандиста
Отсутствием объекта для бесед.

Уменье ждать —

Великое уменье.
Уменье ждать
Всегда берет свое.
– Вы не актер?
– Я? Нет…
И тем не менее,
Он как-то сразу покорил ее.
Тем, что без дела не умел шататься,
Тем, что незнанья вовсе не скрывал,
И тем, что самых длинных аннотаций
Он никогда ничем не прерывал.
Она с особой радостью давала
Свои святые книги пареньку,
Но с тайной грустью все ж подозревала,
Что он читает их через строку.
И этого она бы не простила.
Но без остатка разлетелась грусть,
Когда, уставясь в пол, он отбубнил ей
Четыре акта пьесы наизусть.

Ни грустных глаз,

Ни злобного оскала.
Лицо – как камень.
Вспыхни!
Освети!
Нет божьей искры…
Но она искала
И сердцем не сумела не найти.
Кто долгождан, тот и за это ценен,
И тут уж суть, пожалуй, не важна.
– Как – полотер?
Он должен быть на сцене!
Да, да! И это сделает она.

Имея рост и молодость, надейся —

Когда-нибудь сыграешь все равно.
И в роли бессловесного гвардейца
Герой на сцену вышел в «Сирано».
Пускай ему не пели дифирамбов.
«Доспехи» снял, от счастья чуть дыша.
Еще один убит огнями рампы.
Наденьте траур, добрая душа.