Три покушения на Ленина

Если помните, на первых страницах книги я упоминал высокопоставленного английского дипломата, который оказался свидетелем патриотического угара, охватившего Петербург в связи с началом войны. Этим дипломатом был Роберт Гамильтон Брюс Локкарт. В Россию он приехал в 1912 году и пробыл там до сентября 1917-го. Его миссия состояла в том, чтобы поддерживать стремление России победить Германию и завязывать дружеские отношения с людьми, которые это стремление разделяют. Среди таких людей были не только правительственные чиновники, банкиры и предприниматели, но и всем известные деятели культуры.

Локкарту тогда не было и тридцати, человеком он слыл открытым, симпатичным и контактным, к тому же хорошо говорил по-русски, был заядлым футболистом и, бывало, отчаянно сражался за одну из иваново-вознесенских команд. Тогда эта английская игра в России только начинала приживаться, но болельщиков уже было предостаточно. Среди них были Максим Горький и Федор Шаляпин, которые произвели на юного англичанина неизгладимое впечатление. Они подружились, часто встречались, а Локкарт, будучи не только дипломатом, но и журналистом, придя домой, садился за письменный стол и торопливо записывал свои впечатления от встреч с этими людьми.

Вот что он, например, записал после одной из встреч с Горьким.

«Максим Горький произвел на меня сильное впечатление как своей скромностью, так и своим талантом. У него необыкновенно выразительные глаза и в них сразу можно прочесть сочувствие человеческим страданиям, которое является преобладающей чертой его характера и которое, в конце концов, после длительного периода оппозиции привело его в объятия большевиков.

Ни один человек, когда-либо видевший Горького с детьми, животными или с молодыми писателями, не поверит, что он может причинить зло или страдания хоть одному человеку».

А буквально через день, после встречи с Шаляпиным, Локкарт снова садится за стол.

«Впервые я встретился с Шаляпиным в „Летучей мыши“ – это был своего рода клуб Московского Художественного театра, считавшийся излюбленным местом литературной и артистической Москвы. За час до появления Шаляпина в „Летучей мыши“ я видел его в опере „Борис Годунов“, где он являл собой королевское величие с манерами крупного аристократа и с руками, как у венценосного дожа.

Однако, все это было театральным трюком, поразительным примером того драматического таланта, по поводу которого Станиславский всегда говорил, что Шаляпин был бы величайшим актером мира, если бы он решил оставить пение и перейти в драму. Вне сцены он был мужиком, с мужицким аппетитом и большими крепкими руками сына земли.

А однажды мне довелось услышать забавную историю, которую Горький рассказал о своем друге. В молодости они оба бродили по Поволжью в поисках работы. В Казани местный импресарио искал молодые таланты для пополнения хора. Ему нужны были тенор и бас. Два бедно одетых кандидата вошли в его контору. Им сделали экзамен. Импресарио выбрал тенора, но забраковал баса. Тенором был Горький, а басом Шаляпин.

Всемирно известный бас Федор Шаляпин оглушительно хохотал, когда слушал этот рассказ, но не опровергал ни одного слова».