Читаем Три покушения на Ленина полностью

Как в воду глядел император! В ночь с 16 на 17 июля Николай II и все остальные узники Дома особого назначения видели Юровского в последний раз. Но стрелял в них не только он. Такими же хладнокровными палачами оказались еще трое особо доверенных лиц, имена которых нужно знать, как имя того же Иуды. Сверхответственное задание по умерщвлению семьи Романовых, а заодно и их окружения, партия доверила: Петру Ермакову, Григорию Никулину, Павлу Медведеву и уже известному нам Якову Юровскому.

Я уже говорил о том, как по воле властей, откуда-то из-под асфальта, пробивается на свет нелюдь, которой все равно, в кого стрелять, – лишь бы текли реки крови. А чья она, эта кровь – друзей или врагов – им безразлично. И вот что странно: летят годы, проходят десятилетия, а мерзкая грибница, плодящая убийц с мандатами ВЧК, ОГПУ, НКВД или других силовых структур, жива-здорова и всегда готова выдать на-гора необходимое количество палачей, или, как их еще называют в народе, извергов, аспидов, иродов и живорезов.

Пройдет всего двадцать лет, Юровский будет умирать на больничной койке, а его последышам придется трудиться, без всякого преувеличения, в поте лица.

Передо мной несколько послужных списков (теперь их называют личными делами) сотрудников комендатуры НКВД, которые наиболее часто встречаются во всякого рода расстрельных документах. Вот, скажем, акт, составленный 4 июля 1938 года.

«Мы, нижеподписавшиеся, старший лейтенант государственной безопасности Овчинников, лейтенант Шигалев и майор Ильин, составили настоящий акт о том, что сего числа привели в исполнение решение тройки УНКВД МО от 15 июня. На основании настоящего предписания расстреляли нижеследующих осужденных…» Далее следует список из двадцати двух человек.

На этом трудовой день Овчинникова, Ильина и Шигалева не закончился – пришлось расстрелять еще семерых. Самое поразительное, этот акт написан от руки, крупным, четким почерком – следовательно, руки у палачей после столь тяжелой работы не дрожали, и подписи они ставили размашистые и уверенные.

Братья Шигалевы – одни из самых известных палачей сталинской эпохи. Старший, Василий, получил в родном Киржаче четырехклассное образование, учился на сапожника, вступил в Красную гвардию, был пулеметчиком, а потом вдруг стал надзирателем печально известной Внутренней тюрьмы. В 1937-м он получает должность сотрудника для особых поручений – это был еще один способ зашифровывать палачей.

Со временем он стал почетным чекистом, кавалером нескольких орденов и, само собой, членом ВКП(б).

Его брат Иван, поработав некоторое время продавцом и отслужив в армии, пошел по стопам старшего брата: надзиратель, вахтер и, наконец, сотрудник для особых поручений. Он быстро догоняет старшего брата по количеству расстрелов, а по количеству наград даже обгоняет: став подполковником, он удостаивается ордена Ленина.

Старался Иван, надрывался Василий – и вскоре Шигалевы стали известны, в определенных кругах их побаивались и даже уважали. Но не знали братья-палачи, что их фамилия уже увековечена, и не кем-нибудь, а самим Достоевским. Это он придумал Шигалева и «шигалевщину», как уродливое порождение социалистической идеи, и описал это явление в «Бесах».

И все же, как ни известны и авторитетны были братья Шигалевы, им далеко до самой кровожадной и самой знаменитой среди палачей фигуры. Имя этого человека произносили восторженным шепотом, ведь на его личном счету было около 10 тысяч расстрелянных. Звали этого палача – Петр Маго. Латыш по национальности, он окончил всего два класса сельской школы, батрачил у помещика, участвовал в Первой мировой, в 1917-м вступил в партию и почти сразу стал членом карательного отряда, входившего в состав ВЧК. Судя по всему, Маго проявил себя достаточно ярко, так как буквально через год его назначают надзирателем, а затем и сотрудником для особых поручений или, проще говоря, палачом. Десять лет Маго не выпускал из рук револьвера, за что получил золотые часы, несколько орденов и знак почетного чекиста.

Что бы там ни говорили о том, что кто-то эту грязную, но необходимую работу выполнять должен, что без палача, мол, не обойтись, изучая личные дела десяти расстрельщиков, я пришел к выводу, что без внутренней предрасположенности, без склонности к хладнокровному убийству, причем из месяца в месяц, из года в год, заниматься этим делом невозможно. Был у всех этих людей какой-то комплекс: я бы назвал его комплексом вурдалака.

Ведь у некоторых из этих сотрудников для особых поручений (иногда их называли исполнителями) были вполне приличные профессии, а они рвались к нагану и затылку невинного человека. Вот, скажем, Петр Яковлев. В его личном деле есть скромная, но очень интересная приписка: «С 1922 по 1924 год был прикомандирован в Кремль к личному гаражу В. И. Ленина и тов. Сталина. Был начальником гаража и обслуживал их лично».

Перейти на страницу:

Все книги серии Русская смута 1917 - 1922

Атаманщина
Атаманщина

Что такое атаманщина? Почему в бывшей Российской империи в ходе гражданской войны 1917–1922 годов возникли десятки и сотни атаманов, не подчинявшихся никаким властям, а творившим собственную власть, опираясь на вооруженное насилие? Как атаманщина воспринималась основными противоборствующими сторонами, красными и белыми и как они с ней боролись? Известный историк и писатель Борис Соколов попытается ответить на эти и другие вопросы на примере биографий некоторых наиболее известных атаманов – «красных атаманов» Бориса Думенко и Филиппа Миронова, «белых» атаманов Григория Семенова и барона Романа Унгерна и «зеленых» атаманов Нестора Махно и Даниила Зеленого. Все атаманы опирались на крестьянско-казацкие массы, не желавшие воевать далеко от своих хат и огородов. Поэтому все атаманы действовали, как правило, в определенной местности, откуда черпали свои основные силы. Но, в то же время, в локальной ограниченности была и их слабость, которая в конечном счете и обернулось их поражением в борьбе с Красной Армией.

Борис Вадимович Соколов

История

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее