Читаем Три покушения на Ленина полностью

Надо ли говорить, что после такого разговора, когда Петерс стал своеобразным исповедником Фейги Каплан, набравшись терпения, ни в коем случае не пережимая, он смог бы выведать у нее все явные и скрытые тайны, если они, конечно, были. Но обстоятельства сложились иначе…

А когда настало утро и к нему зашел Луначарский, Петерс показал ему этот необычный протокол допроса и спросил, что он об этом думает.

– Что думаю я, это не так уж важно, – ушел от ответа Луначарский. – А вот что думаете вы?

– Я ее слушал, – вздохнул Петерс, – и как чекист, и как мужчина. Как мужчине мне ее переживания понятны. Но как чекист я надеялся выявить ее связь со Спиридоновой. В итоге же в деле будет фигурировать одна шаль, которую теперь носит какая-то продавщица мыла. Но хоть одно мне теперь понятно.

– Что именно? – вскинулся Луначарский.

– Почему Каплан такая.

– Какая – такая?

– То ли сумасшедшая, то ли экзальтированная.

– И почему же?

– Сначала полная слепота, потом – несчастная любовь… Не каждая женщина может пережить это без душевных потерь.

– Немножко жаль ее? – полуутверждающе спросил Луначарский.

Правая рука Дзержинского, говоря словами Ленина, такой же пролетарский якобинец, как и железный Феликс, Яков Христофорович Петерс тяжело вздохнул, махнул рукой, но тут же спохватился, стукнул кулаком по столу, да так, чтобы было слышно в дальнем конце коридора, закричал:

– Она мне омерзительна! Шла убивать Ленина, а в голове – мыло.

Этот разговор состоялся 1 сентября, а 2-го Петерс ввязался в дискуссию, которая могла ему стоить головы. Все тот же Свердлов срочно созвал президиум ВЦИК, вызвал Петерса и потребовал отчета о расследовании дела. Петерс начал рассказывать об идее следственного эксперимента, о намерении провести дактилоскопическую экспертизу, о необходимости перепроверить противоречивые показания свидетелей покушения, но Свердлов прервал его на полуслове.

– Все это хорошо, и, чтобы выявить пособников покушения, следствие надо продолжать. Однако с Каплан придется решать сегодня. Такова политическая целесообразность.

– Но следствию еще многое неясно. Есть множество вопросов, на которые мы не получили ответа.

– И не надо. Получите потом.

– Доказательств, которыми мы располагаем, недостаточно для вынесения какого бы то ни было приговора. Суд такое дело к рассмотрению не примет.

– А никакого суда не будет. В деле ее признание есть? Есть. Что же вам еще нужно? Товарищи, я вношу предложение: гражданку Каплан за совершенное ею преступление сегодня расстрелять.

– Признание не может служить доказательством вины. Кроме того, с дела Каплан мы имеем шанс раз и навсегда отказаться от подмены закона какой бы то ни было целесообразностью. Каплан нужно судить, причем открыто и гласно, чтобы в ходе судебного разбирательства выявить не только исполнителей, но и истинных организаторов покушения.

– Я вижу, товарищ Петерс не понимает остроты момента и сути политической целесообразности. Нам объявили войну, мы тоже ответим войною. И чем жестче будет ее начало, тем ближе станет ее конец. С расстрелом Каплан мы начнем осуществлять на всей территории республики красный террор против врагов рабоче-крестьянской власти. Само собой разумеется, мы напечатаем в газетах, что он является ответом на белый террор, началом которого было подлое убийство Володарского и Урицкого и покушение на жизнь товарища Ленина. Теперь вам все понятно? – впился он стеклянно-ледяным взглядом в Петерса.

– Так точно, – по-военному ответил Петерс. – Разрешите идти?

– Идите. А Каплан мы у вас заберем. Сегодня же!

Через несколько дней, когда уже ничего нельзя было исправить, потрясенный Петерс поделился своими переживаниями с одним из близких друзей.

– У меня была минута, – рассказывал он, – когда я до смешного не знал, что мне делать: самому застрелить эту женщину, которую я ненавидел не меньше, чем мои товарищи, отстреливаться от них, если они станут забирать ее силой, или же… застрелиться самому.

В тот же день, 2 сентября 1918 года, Петерсу пришлось отчитаться еще об одной акции, проведенной накануне. Ему напомнили о воззвании ВЦИК, опубликованном сразу же после выстрелов в Ленина, в котором выражалась уверенность в том, что будут найдены «следы наймитов англичан и французов». Чтобы выполнить указание Свердлова и найти эти следы, в ночь на 1 сентября 1918 года чекисты арестовали британского посланника Роберта Локкарта.

Эта история настолько интересна и настолько малоизвестна, в ней столько любопытных фактов и, что особенно ценно, присутствует, если так можно выразиться, взгляд со стороны, что рассказать о ней придется чуть подробней.

«ЭПИЗОД № 7»

Дело Локкарта, или так называемый заговор послов, вошло в официальную историографию как подлейшая акция, организованная официальными представителями Антанты, с целью свержения советской власти. На самом деле все было далеко не так, как это описано в утвержденных цензурой учебниках.

Перейти на страницу:

Все книги серии Русская смута 1917 - 1922

Атаманщина
Атаманщина

Что такое атаманщина? Почему в бывшей Российской империи в ходе гражданской войны 1917–1922 годов возникли десятки и сотни атаманов, не подчинявшихся никаким властям, а творившим собственную власть, опираясь на вооруженное насилие? Как атаманщина воспринималась основными противоборствующими сторонами, красными и белыми и как они с ней боролись? Известный историк и писатель Борис Соколов попытается ответить на эти и другие вопросы на примере биографий некоторых наиболее известных атаманов – «красных атаманов» Бориса Думенко и Филиппа Миронова, «белых» атаманов Григория Семенова и барона Романа Унгерна и «зеленых» атаманов Нестора Махно и Даниила Зеленого. Все атаманы опирались на крестьянско-казацкие массы, не желавшие воевать далеко от своих хат и огородов. Поэтому все атаманы действовали, как правило, в определенной местности, откуда черпали свои основные силы. Но, в то же время, в локальной ограниченности была и их слабость, которая в конечном счете и обернулось их поражением в борьбе с Красной Армией.

Борис Вадимович Соколов

История

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее