Три полуграции, или Немного о любви в конце тысячелетия

– Чтобы ты, дуреха, в Америку уехала от мамы! А вдруг что и не фиктивно получится… Любовь…

– Тетя Тоня, любовь, по-моему, никому не нужна.

– Что еще за новости?

– Знаете, сколько во мне этой любви? Захлебнуться можно. Только что-то никому она не требуется… Я имею в виду мужиков. Переспать с женщиной – пожалуйста, с дорогой душой, а вот любовь… это для них что-то лишнее, обременительное. Они ее как огня боятся. Наверное, это уже пережиток какой-то для них. Не до любви им, видно, – с горечью говорила Соня, вертя в руках пустую рюмку. – А я хочу любить, тетя Тонечка… Ну, конечно, лучше бы взаимно, но в моем возрасте об этом грезить уже смешно. Знаете, я ведь Ярослава любила. А он… Все растоптал… Не понял…

– И слава богу! Счастье просто, что ты с ним рассталась.

– Он таким не был. Он был милый, умный… – И вдруг она вспомнила то, что рассказала ей мать. Ее прошиб холодный пот. – Нет, наверное, я просто хотела видеть его таким. Я, наверное, дура.

– Дура, и спорить не стану, – ласково улыбнулась Антонина Михайловна. – Но пока не поздно, надо что-то делать. Родить, что ли… Хотя нет, поздновато уже… Без мужа-то… Короче, Сонька, я беру это дело на контроль, ясно? И я не я буду, если еще в этом году не сыщу выход из положения, мать твою за ногу! Ты мне веришь?

– Верю, – кивнула Соня.

– Тогда давай хлопнем по рюмашке за успех!

– Давайте!

Они выпили.

– Сонь, а что, у Алиски тоже никого нет?

– Нет. Но ей вроде бы и не надо. А то ведь могла бы… Ей достаточно только мигнуть. Она такая красивая…

– Господи, да разве ж в красоте дело? Знаешь ведь, не родись умен, не родись красив… Что-то вы вообще невезучие девки, все три… Три полуграции, кто это вас так называл?

– Да какой-то подвыпивший интеллектуал на юге… Надо же, вы помните…

– Наверное, дело в том, что времена изменились. Действительно, мужикам сейчас совсем не до любви стало… Это вот в мое время все были помешаны на любви и просто на траханье, а теперь, по-моему, и это как-то из моды вышло. Все только деньгу зашибают… И вообще, впечатлений у людей море. Один телевизор чего стоит… А тогда… По телевизору такая тоска, сплошное чувство глубокого удовлетворения. Ничего нельзя. Нормально реализоваться почти никто не мог, особенно мужики… Так, разве что на треть. Вот и спасались романами, все крутили романы… А теперь… Или, может, я просто не знаю, выпала, так сказать, в осадок?

– Да нет, вы правы. Знаете, я вот часто езжу в рекламные туры. Казалось бы, идеальная почва для кратких романов. Я не о себе говорю, но даже молодые не тем заняты. То есть девушки, конечно, не прочь, но мужики… Просто удивительно…

– Добродетельные такие стали? Или импотенты? Наверное, все-таки импотенты, – вздохнула тетя Тоня.

– Многим все заменяет компьютер… Я вот знаю, у моей одной коллеги сыну двадцать три года, нормальный вроде бы парнишка, приятный с виду, так он девственник. В двадцать три года! Целыми днями и ночами за компьютером сидит, и ничего ему не надо. И он не один такой.

– Но ведь дети все-таки рождаются… пока, – немного даже испуганно проговорила Антонина Михайловна. – Ох, Сонька, что-то мы не о том… Нам сейчас главное – тебя устроить.

– Тетя Тоня, по-моему, ничего устроить нельзя, если оно само не устраивается.

– Да что ты такое несешь, едрит твою налево? Что значит ничего нельзя устроить! Еще как можно!

– Да, можно, но только не в любви…

– Сонька, ты что, все еще из-за этого подонка горюешь?

– Нет.

– Сколько лет ты с ним промаялась?

– Семь… даже чуть больше…

– И почему он на тебе не женился? Он что, женатый?

– Нет. Не хотел, видимо. То есть он все время обещал. Вот устроюсь получше, вот найду работу повыгоднее, мне нечего тебе предложить… А когда я находила ему какие-то варианты с работой, он гордо отказывался: я специалист высокого класса и все такое. И вот видите до чего дошел… А скорее всего, просто он не любил меня, хоть и твердил, что жить без меня не может, ревновал, подкарауливал.

– Пил много?

– Да. Особенно в последнее время. Но я и сама уже давно ничего от него не ждала, жалела просто.

– Сонька, жалость тебя погубит.

– Уже, считайте, погубила.

– Э нет, мать твою за ногу! Тебе еще сорок не исполнилось, ты что? Сейчас все только начнется, вот увидишь, но не растекайся в лужу! Побольше оптимизма, Соня! Да ты глянь на себя в зеркало, вон кожа какая, с ума сойти от зависти можно. Тебе больше тридцати двух не дашь, и вообще красотка, а ты расквасилась!

Соня вдруг рассмеялась.

– Ты чего? – удивилась Антонина Михайловна.

– Знаете как называется то, чем мы сейчас тут с вами занимаемся?

Антонина Михайловна смотрела на нее с недоумением.

– Ну что мы с вами в данный момент делаем?

– Киряем!

– Нет, теперь говорят – квасим!

– Да, в этом сраном Арканзасе отстаешь от жизни. Будь здорова, просветительница!

– …Поймите, Виктор Петрович, именины и день рождения – это не одно и то же! – горячилась Тата, стараясь не смотреть в тупо-надменное лицо Тушилова.

– А как же называют того, у кого день рождения, так сказать, виновника торжества? Именинник!

– Ничего подобного! Именинник – это тот, у кого именины! Неужели непонятно?