Три поцелуя (ЛП)

Это было, все это, вместе взятое, довольно любопытно. Капиллярная сеть их крови окутывала его как кокон и это пробудило в нем нечто, похожие на воспоминание. Но память затерялась где-то в тумане. Она пританцовывала, дразнила его, но никогда не приближалась достаточно близко, чтобы он мог схватить ее.

Но он продолжал делать то, что делал, потому что ему больше нечем было заняться. Он научился покидать свое тело и охотиться на расстоянии, как невидимый анимус[16], ищущий хозяина, пока его неподвижное тело ждет возвращения хозяина где-то в безопасности. Он примерял на себя военачальников, священников и служанок. Он слышал запах Черной Смерти и отпинывал тела со своего пути смоляным сапогом. Он стрелял из аркебузы[17] в битве при Павии и застрелил лошадь французского короля, пока тот восседал на ней. Он поднял мятеж на корабле рабов. Он смешивал пигменты для Флорентийского мастера и наносил на холст кармин из раздавленных жуков кончиком соболиной кисти.

Он узнал, что разжигает пламя в человеческих сердцах, как прикосновение губ двух влюбленных может помочь им попасть в нишу между мгновениями, чтобы время над ними не властвовало. Он узнал, что поцелуй может еще приблизить его к почти-воспоминанию, чем что-либо еще, и все же недостаточно близко, чтобы он мог его поймать. Это было сладко, горько и невыносимо.

Он нарушил табу Друджей, все, кроме одного. Он никогда не уничтожал человеческую душу, даже в те дни, когда еще не понимал, что это такое, и теперь ему стало от этого легче. Он проигнорировал табу о вторжении в детей, однако он использовал их едва-едва, и он вторгся как-то раз в старуху, всего раз и понял, что на это табу была очень веская причина. Ее душа не отошла в сторону, она не уступила, была напориста и тверда в своем решение, оставила всего ничего для его анимуса. И он тогда не на шутку испугался получится ли сбежать. После того, как он высвободился из оков ее души, старуха плюнула на землю, продемонстрировав всю силу своего презрения, а он после зарекся прикасаться к старикам.

Он даже не побоялся огня — единственное, чего по-настоящему боялись Друджи — и был сожжен как ведьма в теле молодой женщины. Он завернул ее разум в воспоминание о полете, когда ее тело охватил огонь и она не почувствовала боль. Женщина улыбнулась и расправила руки как крылья. Она конечно же чувствовала, как языки пламени лижут ее тело, но они сжигали только ее человеческую оболочку. Его анимус высвободился через ее глаза с уходом ее души. После этого еще долгое время преследовал запах ее горящей плоти, и он поселился в инквизиторе и сводил того с ума, пока на него не набросились собственные помощники и не заковали в кандалы, покрытые кровью его жертв. Через тот костер Михай уже не стал проходить. Он позволил инквизитору самому насладиться делом рук своих.

Дети, старики, огонь — все табу нарушены, кроме одного. Последнее, научившее его тому, о чем не знал ни один Друдж, которое он позже назовет хатрой и которое изменит его жизнь навсегда.

Когда он увидел пару блестящих черных глаз, выглядывающих из тени дерева чинар в высоком Кашмире, он сразу же подошел к женщине, привлеченный чем-то, что он не мог распознать. Он не знал, что ее переполняет свет. Как только он оказался внутри нее, он сразу понял, что это за тайна. В биении ее крови было второе сердцебиение, очень быстрое — жизнь внутри, словно заключенная в раковину жемчужина. Он чувствовал это раньше, когда вторгался в других женщин, и всегда подчинялся табу. Он никогда не прикасался к нерожденной жизни. Но на этот раз, не раздумывая, он погрузился в нее, будто глотнув воздуха перед этим.

К его удивлению, он почувствовал, как его охватывает успокаивающая тьма. А потом осталось только ничто.

На много-много лет.

Чудовища по-прежнему колотили в дверь каменной комнатки Тэджбела, но Эсме, казалось, позабыла о них. Она рассматривала свои руки, переворачивала ладони и шевелила пальцами, подобно водорослям колышущихся в воде. Она тревожно посмотрела на Михая.

— По-моему, это не мои руки, — прошептала она, прерывисто вздыхая и поднимая ладони, чтобы показать их ему.

И когда он посмотрел на карюю радужку правого глаза Эсме, та замерцала и начала бледнеть, сверкая во мраке. Она стала голубой — близняшкой левой. Михай медленно выдохнул и понял, что его руки дрожат.

— Моя Королева, — произнес он. Его голос переполняли эмоции. — Я так долго тебя ждал.

Эсме медленно моргнула и посмотрела на него.

— Михай… — ответила она ласковым голосом, который ей не принадлежал. А потом она ахнула, увидев Королеву на троне позади него. Она посмотрела на нее, потом на свои руки, потом снова на Королеву. — Что ты со мной сделал?

С дрожью в голосе он произнес:

— Четырнадцать лет назад я сказал тебе, что ты все поймешь и ты поймешь. Существуют секреты, Страешта, касающиеся Друджей, столько всего нами позабытого. Мы не всегда были такими, моя Королева. — Он умолк, протянул руку и схватил Эсме за пальцы. — Теперь я вспомнил. Когда-то давным-давно, мы были людьми.  

Глава двенадцатая Клочок души