Три повести

— Как же. Имею сведения. Глечикова внучка? Вы чья же дочка — Митрия или Андрея?

— Андрея.

— С батькой, что ли, не поладили?

— Почему? — смутилась Тоня. — Закончила техникум и приехала работать.

— В МТС вон тоже молодая агрономша приехала. В архитектурный не выдержала, пришлось в сельскохозяйственный идти.

Тоня не нашлась что ответить на это. Она чувствовала, что все присутствующие, даже мельком взглянувший на нее Леня, уже вывели твердое заключение, что никакой пользы от нее не дождешься.

— Андрюшка-то уехал, когда я еще неженатый был, — задумчиво проговорил Иван Саввич. — А теперь у меня дочка невеста. Сколько тебе лет, Лариса?

— Двадцатый.

— Какое красивое имя! — заметила Тоня, стараясь задобрить насмешливую девушку.

— А что мы тут, по-вашему, только в Феклы годимся? — весело проговорила Лариса и, стрельнув большими глазами, вышла.

— У нас, барышня, теперь Титами да Федотами не нарекают, — словно ребенку объяснил Тоне Тятюшкин. — Куда ни погляди, все Юрочки да Жорочки. По-городскому…

— У тебя все? — спросил Иван Саввич, нахмурившись.

— Все, — сказал бригадир и вышел.

— А вы по какому делу? — обратился Иван Саввич к Матвею.

Матвей поднялся и тоже вышел.

— Значит, на родину потянуло? — проговорил Иван Саввич. — А у нас поработать придется, — продолжал он, осматривая пальто и ботики Тони укоризненным взглядом. — Придется поработать.

— Я и хочу работать, — сказала Тоня печально. — У вас есть планы развития хозяйства?

— Чего-чего, а планов у нас много, — ухмыльнулся Иван Саввич, принимая тот игриво-иронический тон, который появлялся у него всегда, когда дело касалось канцелярской писанины. — Сейчас и глядеть будете?

— Если можно, то сейчас.

Иван Саввич отворил скрипучий буфет и выложил несколько толстых папок. Тоня открыла одну из них наугад и увидела длинный заголовок: «Мероприятия по увеличению продуктов животноводства на 1955–1959 годы по колхозу «Волна». Мероприятия начинались со следующей таблицы:

Тоня прочитала эту таблицу, грустно посмотрела на Ивана Саввича и сказала:

— Можно, я пойду хозяйство смотреть?

ГЛАВА ШЕСТАЯ ИЗБЫ

Вот и новое утро подошло к Пенькову. Помешкав за березовым колком, поднимается на небо чуть постаревшее к сентябрю, прохладное солнце. Улица словно умылась и прибралась за ночь. Избы стоят, будто на смотринах: медалями блестят листья на березках, блестит вдали воздух, и роса сверкает в траве то синей, то красной, то фиолетовой искрой — смотря с какого бока подойдешь.

На улице тихо. Началась работа. Женщины возят к ригам последние бабки льна, пчелы сосут сладкую росу в клеверах… Иван Саввич забежал на минуту предупредить счетовода Шурочку, что в конторе никого не осталось, и повел Тоню показывать хозяйство.

Они шли вдоль деревни — Иван Саввич впереди, Тоня сзади.

Вокруг Шурочкиной избы чисто подметено, во дворе тоже чисто, опрятно; копешка сена покрыта толем и прижата переметами, в окнах — белые как снег занавесочки. Сразу видно, хозяева аккуратные, из тех, которые на зиму кладут между рамами гроздья рябины для красоты.

Еще недавно Шурочкина изба была крайней, но тракторист Зефиров решил отделиться и ставит возле околицы новый дом. Сруб сложен по окна, и длинные чубы зеленого, неувядшего мха свисают на бревна. Земля возле дома густо усыпана щепой, и вокруг хорошо пахнет смолистым тесом.

Рядом с избой Шурочки стоит грустный пустой дом. Старые хозяева померли, а молодые уехали на производство. Окна давно заколочены, доски поседели, стали совсем серебряными; крыльцо развалилось, и из-под ступеней дико глядят пыльные лопухи.

Недалеко от брошенного дома стоит другой дом, большой и богатый. Крыльцо у него с навесом, водосточная труба оканчивается железной разинутой пастью. О том, что здесь проживает бригадир Тятюшкин со своим многочисленным семейством, легко догадаться, потому что каждый день у крыльца стоит сажень-шагалка. Прежде дом принадлежал священнику. Кирпичный цоколь выложен большими крестами, а поблизости виднеется церковь, — вернее, толстые стены, оставшиеся от церкви, остатки кирпичной ограды, кирпичные вереи. На стенах растет трава, а на разбитой колокольне даже кусты, но старухи, проходящие мимо, все еще крестятся на развалины.

Дальше вдоль улицы тянется длинная жердевая изгородь. Там ульи и небольшая избушка, в которой живут кролики.

За пасекой начинается усадьба Глечикова. Печально покачала Тоня головой, взглянув на дедушкину избу при солнечном свете. Наличники крайнего окна кучерявятся от старой отстающей краски. У другого окна нет и наличников. Крыша прогнулась седелкой. Двор не огорожен, запущен, на задворках чернеют кривые грядки, на колу висит тряпка-пугало, которого не боятся даже галки.

Зато у соседей, Степановых, все аккуратно и порядочно. Сам Степанов, мастер на все руки, непьющий и работящий, и многие Пеньковские жены ставят его в пример своим мужьям. На крыльце у Степановых целыми днями лежит добрая сытая собака.