Три повести

Он расширенными глазами глядел на ночной широкий Амур, на месяц, который тот нес в своих водах и так и не мог унести, на далекие, слитые с ночью очертания сопок.

— Воду вы, конечно, найдете, — сказала Аниська так убежденно, что он сам удивился, как мог усомниться в этом. — А там и — в техникум. Станешь инженером со временем. Будущим летом приеду домой. Тогда встретимся.

Он обнял ее и поцеловал.

— До свидания, Аниська.

Он шел теперь один мимо домов стойбища. На душе было легко. Маленькая рука, пожавшая на прощанье его огрубевшую руку, дала ему эту легкость надежды и мечты. Вот опять они простились, может быть, снова надолго, но все же это походило больше на обещание встречи…

Ночью пароход выкинул три коротких гудка и простился со стойбищем. Алеша проспал час его отхода. Когда он проснулся, пустынные берега с затопленным лесом проходили за окном его каюты. Поскрипывали двери, позвякивали хрустали люстр, — пароход шел полным ходом. Утренний туман стоял на берегу. Алеша оделся и поднялся на мостик. На помощнике капитана была овчинная шуба. Холодный ветер дул над Амуром. Низкие клочковатые облака неслись по небу. Амур сразу потемнел, как обычно в эту изменчивую пору осени. Скоро показалось знакомое большое село, рыбалка с бочками засоленной рыбы. Потом поднялся на мостик Дементьев. Вид у него был уже деловой, кожаное пальто застегнуто на все пуговицы. Потом стала видна тесовая крыша отцовского дома. На Амуре штормило, и капитан хотел пройти Малмыж до большого ветра. В этом широком месте ветер поднимал опасную для парохода волну. Пароход дал гудок. Помощник капитана с хрустом повернул дважды ручку машинного телеграфа. Стало тише. Потом Алеша увидел на берегу знакомую фигуру отца. Лодка закачалась под ним. И вот отец снова на мостике парохода. У его ног чемоданчик с собранными наспех вещами сына.

— Так и не придется потолковать нам, — сказал Дементьев. — Капитан хочет до шторма пройти Малмыж.

Алеша глядел на черные брови отца, на родинку на его щеке, и стало совсем грустно.

— Ну что же, прощай, сынок, — сказал Прямиков.

Они обнялись.

— Аниська тебе кланяется.

— Ну, как она?

И больше ничего не спросил Прямиков. Они и без слов понимали друг друга. Знакомая лодка отчалила от парохода, отец стал грести к берегу. Зашлепали плицы колес. Все шире становилось пространство, отделявшее пароход от берега. Вот отец причалил к берегу, легко спрыгнул на песок, привязал лодку. Алеша сорвал кепку и замахал ею. Все меньше и меньше становилась на берегу фигура отца. Штормовой ветер дул навстречу пароходу.

Он продрог и спустился с мостика на нижнюю палубу. На корме, засунув руки в рукава, с озябшим, покрасневшим лицом сидел охотник и так же смотрел на пустынные берега и на воду Амура, который покидал впервые в своей жизни.

— Ничего, Заксор, — Алеша сел рядом с ним на ящик с якорной цепью. — Вместе вернемся назад.

— Зима будет рано. Гуси шибко летят, — сказал Заксор.

Алеша вгляделся и увидел гусей. Высоко под клочковатыми облаками летели они со сторожевым гусаком впереди. Он сидел рядом с охотником, глядел на осеннее небо, и быстро неслись мимо и свивались в воронки желтые глубокие воды Амура.

V

Маленький домик был выкрашен в скучный охровый цвет. Некогда построили дощатую эту хибарку на глухом забайкальском полустанке. Такая же тесовая слобода выросла близ станции через несколько лет. Защищенная в котловине от ветров, она готовилась со временем стать городом области. Но большим городом она так и не стала, а городишко получился неважный. Несколько улиц прорезали тайгу, и таежные березы подступали к домам, скучно серевшим тесом. Вокруг рыжели мелким дубовым подлеском горы. Много пассажирских поездов проходило на восток и на запад мимо маленькой станции. Бывало это обычно ночью или на раннем рассвете. Редкий путник, страдавший бессонницей, смотрел тогда сквозь окно на невеселую и глухую забайкальскую станцию, на невзрачный ее и похожий на ящик вокзал, на синюю муть, в которой лежали домишки незнакомого города, и на широкую, в дыму тумана реку с коротким названием Зея.

Вагончик Дементьева отцепили через сутки на этой станции. Долго маневровый паровоз толкал его по запасным путям и поставил наконец в тупик, возле штабеля сложенных шпал.

Необыкновенные люди, однако, жили в этом непримечательном городе. Два часа спустя после приезда сюда Дементьев привел к себе в вагон седоватого, в овчинном тулупчике человека. Человек был невысок, с косицами волос из-под шапки, с огрызком дешевой сигарки, которую посасывал даже потухшую. Он снял свой крепко пахнущий овчиной тулупчик и шапку. Седоватая борода торчала веером на его подбородке. Это и был тот самый профессор Черемухин, о котором рассказывал Дементьев отцу… Дементьев пододвинул коробку с его любимыми сигарами, специально привезенную для него из Москвы.