Три повести

Была большая борьба, пока все стало так. Один год прошел, и второй год прошел, и еще год прошел, прежде чем все поняли, как получится. Шаманы говорили — что русскому хорошо, то нанаю плохо. Он сам, Актанка, вел борьбу со стариком Бельды, который шаманил. Женщины верили Бельды, и когда рожала жена Мокона и не могла три дня родить, позвали старика Бельды. Он бил в бубен, шаманил, пока пена не показалась на его губах. Но жена Мокона все-таки не родила, и спас ее русский врач, за которым Актанка послал лодку в большое село на Амуре. Тогда Актанка повел борьбу против Бельды, и теперь никто уже не зовет его в дом шаманить.

Много было еще разных обычаев, с которыми пришлось вести борьбу, пока все стало так, как сейчас. На пароходе из Благовещенска приехал раз один человек, сказал — будет собирать песни и разные легенды нанайских людей. Он ходил по стойбищам и записывал разные слова и песни, которые говорили ему старики. Здесь, в стойбище, он тоже прожил неделю. Сначала он только спрашивал и записывал, и Актанка рассказал ему легенду про тигра. Потом человек начал говорить сам. Нанайским людям зачем колхоз, сказал он. Будет колхоз — всю рыбу придется сдавать, нанай зимой без юколы умереть может. Лучше жить так, как жили. Он это повторил еще раз в доме Киле, где записывал про охоту. И еще он прибавил, что не надо говорить: не хотим в колхоз, — так может получиться плохо. Лучше просто не сдать всю рыбу, сказать — плохой был ход кеты. Так само выйдет, что колхоз на Амуре не годится строить. И человек ушел в другое стойбище записывать песни. Тогда Актанка сел в лодку и поехал в Троицкое. В Троицком он все рассказал насчет человека, который вел агитацию, — это было ясно. Потом человека разыскали. И вот оказалось, что у человека нашли разные планы и что пришел он из Маньчжурии, куда красные прогнали больше пятнадцати лет назад много белых начальников с их людьми. Про этого человека тоже следовало рассказать Дементьеву, чтобы он знал, как трудно было с колхозом.

Женщины подали на стол блюдо талы. Амур был жирный, и его вкусную сырую печень нарезали отдельно. Заксор ел рыбу и думал. Молодость его прошла. Жена умерла восемь лет назад, и он так и не женился вторично. В стойбище по-прежнему он был первым охотником. В Хабаровске на приемочном пункте охотник сдавал шкуры зверя и мог получить взамен все, что только есть в большом городе. Нарезанный хлеб никогда прежде не лежал рядом с талой. Сейчас в пекарне, налаженной несколько лет назад Чепуренко, выпекают хлеб, и ни один нанаец уже не думает о голодной зиме. Будет мало зверя — в Охотсоюзе отпустят охотнику припасы в долг, и в правлении колхоза есть большая книга, где ведется счет труду охотника: сколько он затратил труда, столько получит взамен рыбы, картофеля и муки — на всю зиму. Пусть приедет Дементьев в стойбище. Раз нанай стал человеку другом — это значит на всю жизнь, и здесь годы не имеют значения. В стойбище есть что показать. Можно показать школу. Можно показать промартель. Можно пустить радио, и пусть Дементьев послушает, как поют в Хабаровске.

— Хорошо, — сказал Актанка. Он всегда этим словом начинал свою речь. — Колхоз тоже добился немного успеха. Рыбаксоюз зря писать бумагу не станет. В будущем году будет видно, кто выйдет на первое место по сдаче рыбы.

Он, вероятно, тоже думал о том, что можно будет показать Дементьеву. Талу ели долго, рыба была вкусная и хорошо приправлена луком и травами. После талы женщины подали чайник. Теперь стало совсем тепло и дымно. Все курили трубки. Мать Актанки тоже курила трубку. Ее красный с черной оторочкой халат был распахнут на тощей груди. В берестяной зыбке, которую она покачивала, лежал ее правнук. К зыбке были подвешены пустые ружейные патроны — это значило, что мальчик должен стать смелым охотником. Подвешенные побрякушки звенели, и самый младший, Гапчи Актанка, спал. Гапчи — значит стрелок, и мальчику неспроста было дано это имя. Теперь пора было вернуться домой.

Гость сказал «Спасибо» и поднялся. Больше о Дементьеве они ничего не сказали друг другу. Заксор перекинул через плечо веревку, на которой висели убитые им рыбы, и направился к дому. Он шел и плотно ставил свои короткие сильные ноги в вышитых ота. Скоро надо идти в горы бить зверя, и если Дементьев не приедет до этой поры, значит, им не увидеться. Вода Амура синела, только одна оморочка двигалась вдоль берега, и гребец не спешил опускать в воду весло. Видимо, приятно было ему двигаться по воде в теплый вечер: последние теплые вечера стояли на Амуре, а дальше начнется зима.

II