Три прыжка Ван Луня. Китайский роман

Когда он уже собирался спуститься вниз, ему почудилось, будто кто-то дернул его за косичку, — оказалось, что красиво заплетенные волосы намертво прилипли к потолку и, отчасти, к задней стене зала. Ван пошарил над головой — там была вязкая масса наподобие смолы или дегтя; рука оторвалась от нее с трудом; он даже испугался, что, пытаясь освободиться, опрокинет тяжелую статую. С неимоверными мучениями, потеряв несколько клочьев волос, он оторвал-таки свою косу от клейкого кома. И, шепотом проклиная бонзу, выскользнул на улицу. Вязкая масса прилипла к его чисто выбритой голове; а левая рука, тоже запачкавшаяся, приставала ко всему, за что он хватался.

Наутро друзья с улицы Единорога, затратив много времени и сил, отскребли грязь с помощью заостренной деревянной палочки — до крови расцарапав ему кожу на голове. Они над ним не смеялись; они его боялись и любили, восхищались его смелостью. И потом, он ведь всегда делился с ними добычей.

После той ночи Ван, оскальпированный вор, горел одним желанием: отмстить бонзе. Но и бонза, судя по всему, искал своего обидчика: уже через несколько дней после паскудного происшествия Ван заметил человека в сером плаще, который медленно прогуливался по улице Единорога. Сморщенное личико слегка улыбнулось, когда Ван, чтобы получше его рассмотреть, наклонился над перилами чайной террасы. И тут же изобразило искреннее сочувствие, несомненно относившееся к перебинтованной голове Вана. Удаляясь, бонза несколько раз обернулся на несчастного вора, строившего за его спиной злобные гримасы.

Последнюю добычу Ван не стал делить с приятелями, а почти целиком отдал хозяину гостиницы, дабы не встречать никаких помех при осуществлении своего плана. Ведь ему предстояло вступить в нешуточный поединок с бонзой.

Даже не дождавшись полного заживления ран, он в один прекрасный день, ближе к вечеру, отправился к дому бонзы. Тот сидел на обычном месте, всем своим видом выражая смиренное благочестие: храм как раз осматривали приезжие из Удинфу. Увидав степенно приближающегося Вана, бонза почтительно кинулся ему навстречу, поблагодарил за богатое пожертвование в пользу утонувших, спросил, как себя чувствует его — очевидно страдающий от какого-то недуга — благодетель. Затем с самым серьезным видом прибавил, что вверенный ему храм переживает трудные времена. В этом спокойном квартале объявилась коварная разбойничья банда, взимающая мзду с бедного Хань Сянцзы и его скромного слуги Доу Цзэня (так, значит, звали бонзу). Ван, глядя на собеседника сверху вниз, с интересом выслушал эту историю и после глубокомысленной паузы спросил, как мудрый Доу Цзэнь намеревается обезопасить себя от преступников.

И тогда Доу, живо и многократно поблагодарив посетителя за «безграничную благожелательность», повел его осматривать помещение храма — Ван же с любопытством поглядывал вокруг, разыгрывая из себя честного чиновника. Доу Цзэнь показал ему пустой денежный ящик, показал капканы, которые по вечерам расставляет у входа, и подсохшую вязкую массу на стене. Ван давал советы; порекомендовал, среди прочего, прятать дневную выручку в складках одежды. Доу Цзэнь возразил, сославшись на возможность нападения этих негодяев, которые даже — … Ван помрачнел, услышав слово «негодяи», и в ответ на улыбчиво-вопросительный взгляд объяснил бонзе, что его уши не привыкли к грубым выражениям, что именно из-за присущего ему тонкого слуха он и испытывает столь глубокое почтение к богу-покровителю музыкантов.

Они, исподтишка изучая друг друга, несколько раз прошлись по залу, смешавшись с набожными посетителями из Удина. Потом Ван небрежно попрощался со священнослужителем, который, со своей стороны, горячо поблагодарил благородного гостя за оказанную ему честь.

В ту же ночь сын рыбака из Хуньганцуни в растерянности прогуливался перед храмом. Он не знал, с какого боку подступиться к этому делу. Боялся, что опять не оберется сраму перед старым насмешником. Оставить же хитрого обманщика в покое после его последнего триумфа было никак нельзя. Несколько раз Ван всерьез подумывал о том, чтобы просто разбудить Доу Цзэня, хорошенько отколошматить его и потом сдать в полицию.

Ван неуверенно двинулся в глубь двора — там было темно как в погребе. В углу, у боковой пристройки, остановился, чтобы глаза привыкли к темноте. И тут увидал валяющуюся перед главным входом длинную приставную лестницу.

Он и не подумал дотрагиваться до нее; он размышлял. Это скорее всего очередная подначка Доу; ведь обычно лестница стоит в углу двора. С другой стороны, внутри храма вряд ли еще осталось место, где Доу мог бы надежно припрятать дневную выручку. Ван осторожно обошел лестницу и попытался запрыгнуть на крышу низкой пристройки. Это ему не удалось, да и шум поднимать не хотелось. Тогда он с трудом, вновь и вновь соскальзывая, вскарабкался вверх по одному из отсыревших столбов. Прошло больше часа, прежде чем он наконец перебрался на крышу самого храма; он боялся, что, если выпрямится во весь рост, его увидят с улицы.