Три птицы на одной ветке

Таким образом, соглашаясь на обмен квартир и не желая видеть на своей территории особей противоположного пола, бабушка заранее готовила себя к тому, что эти особи все равно будут, по крайней мере — эпизодически. И они в самые неподходящие моменты станут занимать туалет, а также ванную, с ними просто так не разминешься в прихожей, и придется что-то изображать лицом да голосом, но главное — не погуляешь по квартире непринужденно, как привыкла она после кончины мужа, в старомодной комбинации с оборванной бретелькой, а то и просто в бюстгальтере и панталонах с выцветшим, даже маленько дыроватым середышем…

А куда денешься — не в богадельню же, да и в богадельне-то, поди, еще больше неудобств…

И вот так в подробностях размышляя о предстоящем бытие, Алевтина Никаноровна еще не знала, что через некоторое время, когда Эльвира в очередной раз посетит медицинское учреждение, гинеколог не найдет у нее никаких опасных патологий, подлечит несчастную плоть, а заодно и душу. И то «бабское», что дочь уже готовилась потерять, останется при ней, будет еще какое-то время служить достаточно исправно, правда, почему-то доставляя с каждым разом все меньше радости.

Справедливости ради нужно сказать, что дочь и внучка не станут слишком злоупотреблять бабушкиным терпением, не столько уважая ее развившуюся под конец жизни «мужефобию», сколько из-за собственных предрассудков и комплексов.

Стали жить втроем. Не считая появившегося почти сразу Бильки. Софочка устроилась работать в некую авиафирму с одним самолетом, стала получать в ней хорошую зарплату, но, видимо, не слишком была там обременена, потому что еще приспособилась преподавать в УПИ на специальном факультете, где получали второй диплом приспособившиеся к политическим и экономическим новшествам «красные директора», а также первый настоящий диплом — респектабельные гангстеры, озабоченные необходимостью положить начало будущим знатным российским родам…

13.

Да-да, уже начинался капитализм, уже Свердловск именовался Екатеринбургом, уже Алевтина Никаноровна и Эльвира Николаевна по несколько месяцев не платили партийные взносы и не посещали собраний, бабушке-то, конечно, все до лампочки, она на пенсии, а Эльвира тогда еще вовсю советским магазином заправляла, правда, магазин стремительно уходил из ее рук, а у нее, как оказалось, не было врожденной цепкости его удерживать, а парторганизация райпищеторга не только не вмешивалась, но уже и не подавала признаков жизни.

И все же гром еще не грянул, Эльвира казалась сама себе пусть и потрепанной, но акулой, дочка преподавала не ублюдочную политэкономию социализма, даже не экономику гражданской авиации, а менеджмент и маркетинг.

Таким образом, в самые переломные годы Эльвира и Софочка успели ознакомиться с Парижем, отдохнуть пару раз на «Золотых Песках» Болгарии, Эльвира, помимо прочего, в предчувствии явственно подступающей нищеты, вдруг увлеклась «дачей», то есть взяла значительную часть садовых забот на себя, заявив, что, побывав в «столице мира», уже готова ко всему, в частности, готова «жить с земли», хотя пока понятия не имеет, как это делается, но кулацкие гены сами подскажут и научат, если что.

И капризная Софочка со временем обнаружит в земледелии положительные для себя моменты. Хотя, разумеется, нет в мире такой силы, которая бы заставила изнеженную кандидатку от экономики портить кожу рук неквалифицированным трудом, но производимая в саду продукция упоминается во всех патентованных диетах, необходима для приготовления так называемых масок, а маски да диеты — это как раз то, что вкупе с умом и врожденной привлекательностью составляет основу любых упований да надежд.

Но что, однако, любопытно: Софочка, никогда не евшая хлеба или почти не евшая, боявшаяся углеводов пуще яду кураре, вдруг однажды повела себя весьма странно. Это когда мать урвала у насквозь прогнившего социализма целый пак просроченной «Нутеллы» — продукта, которым, по слухам, кормят в специальных европейских лагерях бывших наших, ставших соискателями ихнего гражданства.

Мать волокла шоколадную пасту и ругала себя за людность до халявы, непобедимую, как пристрастие к табаку, она думала, что надрывается напрасно, ибо жрать такое в доме абсолютно некому, но бросить груз посреди дороги все равно не могла.

А вскоре ей пришлось пожалеть, что не урвала два пака. Или три. Потому что Софочка вдруг с фантастической прожорливостью накинулась на непредусмотренный никакими диетами продукт, ела его почти безостановочно, пока не съела весь.

Мать с бабушкой тихо ужасались, не смея перечить Софочке, недоумевали и строили, как обычно, апокалипсические предположения, но вскоре все объяснилось само собой — у Софки вспыхнул бурный роман с одним потрепанным коммерческим директором, студентом ее, татуированным с ног до головы, роман, увенчавшийся потерей опостылевшей девственности.