Три птицы на одной ветке

Перспектив на выгодный брак не было никаких, Софочка это прекрасно осознавала — на жирных пальцах студента, помимо соцветья массивных печаток из желтого металла, всегда красовалось не менее убедительное обручальное кольцо, которое в моменты интимных контактов с любовницей демонстративно не снималось, а как бы поминутно подчеркивало отсутствие серьезных перспектив у «госпожи доцента».

А впрочем, Софочка все равно в душе осталась ему чрезвычайно признательна и на последнем зачете, помимо прочего подводившем итог отношений, поставила ему трояк ни за что, тогда как прочее студенчество за аналогичные «знания» имело бы верный «неуд». Потому что мужчина дал ей наконец ту свободу, о которой она так долго мечтала. Теперь-то она, если б все вернуть, показала верную дорогу несчастному столичному мэнээсу.

Итак, к тридцати годам Софочка уже решила для себя, как ей казалось тогда, окончательно, что вся эта наука и все эти должности — полное фуфло, когда нет самой банальной бабьей доли. И она, продолжая по инерции сочинять всевозможные курсы лекций, продолжая публиковать глубокомысленные статьи в научных журналах об экономике переходного периода — а ей не составляло большого труда это делать, потому что сама она была на сто процентов существом промежуточным и переходным, вот только однозначно не скажешь — откуда и куда, — усиленно искала тот единственно необходимый вариант, который сделает ее счастливой женой, а затем и матерью, освободит от необходимости день и ночь держать умное лицо и проникновенный голос ради презренной и никогда не достигаемой окончательно цели — быть незаменимым элементом процесса достижения наивысших благ…

Однако затем последовало еще несколько летучих, стремительно сменяющих друг друга связей, когда заниматься расширением кругозора приходилось пусть и не в самых экзотических, но все же весьма экзотических местах. Это были прокуренные офисы не первого сорта, а однажды — насквозь продуваемый садовый домик, где, разумеется, была печка-буржуйка, и ее предварительно, не жалея дров, протопили, но разве могла она обогреть все околоземное пространство?

Так что только жар всепоглощающей страсти спас тогда любовникам жизнь, но до утра они не вынесли, покинули «дачу» среди ночи, и Софочка потом дня два-три не могла как следует согреться даже дома.

Эти связи дали возможность понять, что слепой поиск, скорей всего, бесперспективен, что без научного подхода не обойтись и здесь. И Софочка опять нырнула в болото компьютера, правда, с новой для себя целью…

А бабушка и мать об этой изнурительной духовной, умственной, а также физической работе могли только догадываться. И они о ней догадывались, хотя, конечно, не вполне, ибо после коммерческого директора, ночевавшего на их территории четыре раза, Софочка больше никого им не предъявляла, а что она делает часами за компьютером, так это для обеих сплошной «темный лес».

А девушка то становилась веселой и жизнерадостной, то угрюмой, замкнутой и раздражительной без видимого повода, то подлизывалась к своим старухам, правда, это реже всего.

И бабушка иной раз, понимая томление внучки, хотя не могла совсем отделаться от капли злорадства, все же сочувствовала ей и сожалела, что не пришлось бедняжке стать матерью, пока она числилась Кузнецовой. Ибо, будь она сейчас матерью, то есть живи сейчас здесь, в Екатеринбурге, не одна, а с ребенком, возможно, вся жизнь в доме была бы иной, ведь ничто так не смягчает нравы, как присутствие в доме маленьких детей да собак…

Впрочем, Билька подобных надежд явно не оправдывал. Пока он был поменьше, хоть швабры побаивался, но потом смекнул, что швабра — предмет неодушевленный и в своих действиях несамостоятельный, совершенно распоясался.

Он много раз кусался, и много раз принимались решения об его аннулировании — один такой случай мы уже рассматривали, а потом произошел другой: бабушка угодила в больницу, и там ей чуть было не ампутировали палец.

И опять, пока Алевтина Никаноровна находилась на излечении, Билька, будто раскаивающийся грешник, ничего не ел, выглядел убитым горем, поэтому с окончательным решением по его устранению вновь вышла заминка.

Когда бабушка из больницы вернулась, Билька проявил буйную радость и прослезился, на что в ответ прослезилась Алевтина Никаноровна, твердо сквозь слезы молвив: «Эта сволочь будет жить столько, сколько буду жить я. А помру — тогда и поступайте с ним по вашему усмотрению…»