Три птицы на одной ветке

А до окончательного прощания было еще так далеко! Потому что чуть не год тянулась эпопея исхода Софьи из «российского плена». Наша-то Россия вполне охотно отпускала свое чадо на все четыре стороны, она, по причине патриархальной деликатности, даже не подумала намекать, мол, я тебя учила-учила, общагу предоставляла-предоставляла, аборты бесплатные делала-делала, хоть и без наркоза… Катись!

Зато Австралия выпендривалась, будто ей подсовывали незнамо что, будто самый никчемный предмет пытались тихой сапой через забор перекинуть. Будто, в конце концов, не из каторжников вышли самые старинные роды австралийской республики!..

Погуляли молодые по столице ненавязчивой Родины, напиталась Софочка на прощанье родной культурой и искусством, суженого напитала в меру его восприимчивости, а потом отправила. Одного. Сама же временно вернулась к маме и бабушке. Чтобы уладить последние дела и дожидаться назначенных инстанциями сроков.

Девушка, так много уже знавшая про жизнь, до последнего момента работала, что-то преподавала, какую-никакую добычу в клювике приносила, обращала ее в компактную иностранную наличность, чтобы, значит, не с пустыми руками — потом ведь приданое в виде подушек и перины через такое пространство не потащишь, а более удобного ей не наготовили.

Телефонные разговоры с Южным полушарием оплачивали мама с бабушкой — раз с приданым так вышло — мама к тому моменту возглавляла свой магазин, как говорили в старину, «на общественных началах», бабушка, как всегда, получала пенсию и маленько приторговывала — то есть с деньгами российскими у них было в тот период совсем неважно.

Эльвира титул директора еще не сложила с натруженных плеч, но именовалась так словно бы уже в насмешку, потому что магазином теперь фактически владела некая «общественная» организация инвалидов афганской войны, хотя ни одного инвалида Эльвира в своей уходящей вотчине ни разу не видела, а те, что порой являлись за «налом» — от этого словечка у заслуженного работника прилавка переворачивались внутренности, — меньше всего напоминали обездоленных калек.

А Софочке еще раз-другой пришлось смотаться в Москву, хотя было не до культуры с искусством — торчала в изнурительных очередях возле посольств да генеральных консульств — пес их всех разберет, улаживала еще что-то где-то, возвращалась домой злющая или наоборот ликующая, докладывала в Австралию о проделанном и получала, очевидно, какие-то новые инструкции от возлюбленного. Правда, кроме инструкций, с родины кенгуру поступали и доллары. А это уже очень серьезно…

Но — вода камень точит. Все преграды преодолели два любящих сердца. И последнюю разлуку с честью перетерпели. И Джон в свою австралийскую коллегу не влюбился. И наступил-таки день окончательного улета.

А это — опять же через Москву. Потому что екатеринбургский аэропорт еще такого не достиг, чтоб во всякую дыру летать. В Таборы и Гари — пожалуйста, а в Австралию — вот еще! Но и от Москвы не очень-то — в столицу государства еще можно, а в город Перт — на бабушкином ехидном диалекте «Перть», где и предстояло строить очередную счастливую ячейку, — только с пересадкой в некоем Сингапуре.

А Софка-то уж в положении. Вот вам и обитатель свободного мира — в изолированной камере трехкамерной сталинской общаги, видите ли, побрезговал, а где-то в московской гостинице ничего, снизошел, осеменил. Впрочем, нам же неизвестно, кто из двоих первым пошел на поводу страсти и второго затащил…

И сама-то какова — враз, как понадобилось, забеременела, тогда как прежде, в моменты отчаяния, которые изредка у нее все же случались, ныла: «Хоть бы ребеночка бог дал, хоть бы от кого-нибудь родить, и замуж не надо, одна бы вырастила…»

Имитировала, как обычно…

Так и улетела. В «эконом — классе», одиннадцать часов без посадки. Смертельный, между прочим, трюк для тех, кто не особо здоров. Но Софочка все выдержала и ребеночка во чреве благополучно доставила на его Родину.

И там, в Перте, молодые незамедлительно обвенчались в католическом храме, и стала Софочка с того момента, как и мать, писать, а также произносить слово Бог с прописной буквы.

Но австралийского гражданства вновь обращенной католичке предстояло дожидаться еще долгих пять годиков. У них с этим строго. Ребеночек родится, ему — сразу. А маме — «ноу»! Доживет ли когда-нибудь баба-Россия до такого самоуважения?..