— Я настаиваю на своей невиновности и требую Божьего суда.
Над поляной повисло молчание. Согласно древнему Закону Хлодгара, единому для Аранги и Велласкона, обвиняемый мог отдать себя на суд богам. И тогда жребий определял ему одно из трёх испытаний. Огнём — пламя костра не причинит вреда невиновному. Водой — та не даст ему захлебнуться. Мечом — боги на стороне того, кто победит в поединке. «Один к двум, — думал Фрай. — Великий Сол, лишь бы повезло, а в рукопашной я сильнее любого из этих заморышей».
Внезапно Тео засмеялся. Это не было смехом нормального человека. Так смеялись в арангийских деревнях припадочные юродивые. Кто-то говорил Хиттеру, что если их не обездвижить и не вложить меж зубов чего твёрдого, они неминуемо побьются о землю, прикусят, а то и проглотят язык. Однако сын Слепого стоял на ногах и лишь согнулся от безумного хохота.
— Божий суд?! Нет никакого Божьего суда, арангиец! — завопил он, размахивая руками. — Есть только наш суд, суд свободных людей! Ты мясник, кровавый убийца, и подохнешь, как подобает убийце — дёргаясь в петле! Так рассудил наш суд, и нет его выше!
Разбойники поддержали обвинителя гневными выкриками. Слепой молчал, высоко запрокинув голову.
— Да вы просто шайка трусливых кастратов, — сплюнул наёмник. — Каждый из вас боится сразиться со мной. Зенбарцы таких продают богатеньким мужеложцам. Иль в калифов гарем — за девками смотреть!
Сильный, но неумелый удар в ухо вряд ли бы сбил Фрая с ног, не захоти того сам арангиец. Так он избежал кулачища другого удальца, целившего в челюсть. Замелькали сапоги и деревянные башмаки с обмотками. Хиттер сжался в комок, прикрыл голову руками и только краем глаза заметил, как блеснуло в сутолоке лезвие ножа. «Великое Солнце!»
— Спокойно! — раздался повелительный окрик Тео. — Спокойно, братья! Пусть собака полает перед смертью. Что для нас, свободных людей, лай шелудивого церковного пса?
Фрай медленно поднялся с земли и окинул расходящихся разбойников недобрым взглядом.
— Будь мы здесь одни, — процедил он сквозь зубы, — ты бы узнал, как кусаются арангийские псы. Тебе бы хватило одного раза…
— Хочешь показать свою смелость? — Тео насмешливо выгнул бровь. — У нас впереди целая ночь. Вот и проверим, так ли сильна твоя воля, как твой язык! Слышали, братья? Священника к дубу, а наймит пусть поёрзает! Зажигайте костёр — это будет сладкая ночь, ночь мести!
На север. Шаг третий
Руки немели от пут. Запах палёной кожи и волос раздражал ноздри. От него кружилась голова и ощутимо подташнивало. Оставаться в сознании помогал ржавый привкус во рту. Хиттер здорово прикусил язык, когда горящая головешка коснулась его груди. Саднящая боль напоминала: ты ещё жив, ты ещё терпишь.
Привязанный к дубу жрец перестал бормотать, глазки прикрыл, нос свой утиный повесил. Наверно, молитвы закончились.
— Помнишь, Еронимус, мою сестру, Аду? — голос Теобальда дрожит от ненависти.
Дружки его, насмотревшись на пытку, давно дрыхнут, а припадочный всё никак не успокоится.
— Ту самую, что отвергла твои ухаживания. И ты натравил на нас сучьих Ищеек!
Костёр стрельнул искрами. Глаза разбойника полыхнули алым.
— Её сожгли, а перед этим пытали… и она сказала, что вся деревня нечистая! Ты знаешь, что это такое, арангиец?
«Собраться, отвечать… а то голова плывёт. Она мне нужна ясная».
— Знаю.
— Знаешь. Потому что участвовал в этом, сопровождал эту гниду…
«Не отвечать, всё равно не поверит».
— За это и будешь висеть завтра… во-о-он на том дубке. Я и сук заранее присмотрел… Сук, который выдержит твою тушу, арангиец.
— Спасибо, — с трудом отозвался Фрай, — но у меня что-то в горле пересохло. Воды не найдётся?
Тео долго смотрел на обнаглевшего наёмника, потом хмыкнул:
— Найдётся. А то подохнешь ещё… раньше времени, — и зачерпнул глиняной кружкой воды из котла.
Арангиец с проклятием приподнялся, сел повыше, прислонившись к шершавой коре. Облизнул пересохшие губы.
— Пей, продажная мразь, это последняя кружка воды в твое…
Резким движением Фрай подсёк склонившегося парня, заплёл его ноги своими, рванул на себя. Оттолкнулся от ствола и всем весом обрушился на противника. Пара ударов головой в лицо, и тот затих.
Наёмник и сам замер, шипя и постанывая. В глазах темнело, боль полосовала грудь зазубренными когтями. Переждав целую вечность, Фрай кое-как встал на колени, отполз назад и зубами вытащил нож из ножен на поясе Тео.
«Ночные! Как больно! Но ничего, сейчас… Где та удобная ямка между корнями? Ага, вот здесь…» Нож был острым, и вскоре Хиттер, морщась, разминал затёкшие запястья.
— Сын мой, — шёпот походил на шипенье змеи, — развяжи меня…
— Сейчас, святой отец, — отозвался Фрай и вскоре очутился возле Еронимуса.
В священника будто заново вдохнули жизнь, разве что прежней восторженности не наблюдалось.
— Освободи меня и убей их всех! Мои братья озолотят тебя! Это адепты Рушителя — не верь ни единому их слову!
— Не буду, — утешил его Хиттер.
И двинул в висок рукояткой ножа. Еронимус обмяк.