Три рэкетира

Бонасюк «надрывался» на кафедре, Кристина стала «челноком». Как угорелая моталась по стремительно пустеющим магазинам, мешками скупая отечественные электротовары: детские паровозики, танки, миксеры, фены, соковыжималки и все остальное, что только можно воткнуть в розетку. Затем набивала этим барахлом чудовищных размеров баулы и, обливаясь потом, втискивалась в автобус, следующий в Польшу. Примерно через двое суток, при условии, что на границе везло с очередями, а среди пассажиров не попадался необстрелянный идиот, не понимавший, отчего на таможне всему автобусу следует сброситься «на общак», Кристина оказывалась в Польше. Там опять, обливаясь липким потом, перла свои неподъемные баулы на ближайший рынок и распродавала по мере возможности. Распродавшись, закупала трусы, футболки, лосины, юбки, лаки для волос, дэзики и прочий хлам, с которым возвращалась на Родину. При этом Кристина ощущала себя бумерангом, запущенным по заколдованному эллипсу какой-то неведомой и злой силой. В Киеве, мокрая и обвешанная сумками, как гужевая лошадь – неслась на вещевой рынок. С вырученными деньгами – по магазинам. И везде – поборы, поборы и опять – поборы. Выглядела такая жизнь некрасиво, неромантично и неэстэтично. Зато приносила доход. И вообще, жить-то как-то надо было. Многие даже втягивались и им начинало нравиться. Но, только не Кристине Бонасюк. Кристину от базара с души воротило. Кристину рынок нервировал. Она спала и грезила, когда распрощается с ним навсегда.

Следует признать, что грезы не мешали ей смотреть на жизнь прагматично – к 92-му году Кристина владела тремя лотками на вещевых рынках города. За лотками стояли реализаторы. Кристина только деньги собирала, хотя ездить за товаром, как и раньше, приходилось самой.

Жизнь шла своим чередом. Макроэкономическая ситуация в стране претерпевала существенные изменения. Не выдержав конкурентной борьбы (шансов особых не было), отечественные заводы «легли на лопатки», поток импортных товаров хлынул в одну сторону, то есть к нам, безнаказанно сокрушая последние остатки «туземных» производств. Коллапс в производстве даже упростил «челночный» бизнес, сведя к элементарной схеме: доллары наружу – ширпотреб внутрь. Открывалась прекрасная возможность переориентации «челночной» торговли на Турцию. Стамбульские торговцы освоили язык северных «коллег» значительно быстрее, чем грезилось Владимиру Маяковскому, мечтавшему, как известно, выучить русскому языку даже «негров преклонных годов» на том основании, что этим языком иногда пользовался Ленин. Однако у Кристины Бонасюк к этому времени весь челночно-лоточный бизнес уже сидел в печенках. Надоело ей, да и устала она очень.

– Знаешь что, Вася! – заявила она Василию Васильевичу, сходу переходя на крик. Общалась с мужем Кристина все больше ласково, но если начинала кричать, то кричала на совесть. Во всю глотку. Для Бонасюка подобное поведение жены тоже, естественно, было редкостью, означавшей, что вскоре от Кристины поступят указания, которые следует выполнить безропотно, точно и в срок. А то худо будет.

– Знаешь что, Вася?! – продолжала орать Кристина. – Если ты собираешься и дальше сиднем сидеть, занимаясь своей долбаной наукой, пока твоей жене турки под юбку лазят, так и сиди! Ждешь, чтоб у меня матка от этих сумок проклятых на пол вывалилась?! Удобно устроился?! Я буду перед «коллегами» черномазыми на брюхе ползать за три бакса скидки, а ты – штаны просиживать?! Я себе нормального мужика найду! Выметайся к чертовой матери, захребетник гребаный, академик хулев!!

Надо заметить, что детей у Бонасюков не было. Кристина с потомством не спешила – «Куда, Вася, голытьбу плодить?.. С твоими доцентскими грошами?» Бонасюк о ребенке мечтал, и время его подходило – другие на кафедре в дедушках щеголяли, да и Кристя «поистине, стала бы поспокойнее». Но, перечить жене не смел, а потому помалкивал себе в трубочку. Зато искренне привязался к Анькиному Ленечке, пока тот жил у них дома и с удовольствием принял обязанности крестного отца, когда Анна крестила сына в 88-м.

В 1990 Кристина перенесла внематочную беременность и чуть не умерла. После вмешательства врачей шансы стать мамой свелись к мизеру. Вообще говоря, к беременности жены Вась-Вась имел то же отношение, что и к полетам на Марс. Кристина залетела после бурной ночки в одном из стамбульских отелей. Впрочем, Бонасюк об этом не знал, и все шишки, как водится, посыпались именно на него. С тех пор Вась-Вась жил с чувством вины, так что упоминание «матки на полу» было ударом ниже пояса. Бонасюк и без того был приучен к повиновению похлеще собак Павлова. Он немедленно бросил кафедру, отрекся от фундаментальной науки, которая, по правде сказать, не слишком-то и потеряла, и вскоре сидел в сауне, выдавая простыни с полотенцами, обеспечивая клиентов спиртным, проститутками и прочими «тридцатью тремя удовольствиями».

«Смотря сколько денег».