Три рэкетира

Из Чернигова они вернулись за полночь и заночевали на Троещине, у Армейца. Его квартира оказалась ближайшей к трассе Киев-Москва, по которой они ехали. Атасов вымотался настолько, что интересами несчастного Гримо совершенно откровенно пренебрег:

– Да перебьется, типа, до утра…

– Животное, в натуре, голодное сидит, – возмутился Протасов. – И не гуляло с утра.

– Да пошло оно, типа, вместе с тобой, – отмахнулся Атасов и завалился на диван, не потрудившись скинуть туфли.

– Вот гад, в натуре, – сказал Протасов и поволок раскладушку на балкон, предпочитая летом спать на свежем воздухе.

– Лоджия вшивая, конечно, не мой зимний сад, реально, на крыше, но на сегодня – с пивом покатит, – с этими словами Протасов скрылся в лоджии, одарив Армейца уничижительным взглядом.

– К-каков н-наглец, – покачал головой Эдик, удаляясь в ванную. Он был, безусловно, самым чистоплотным из всей компании, и не мог жить без душа, а частые летние отключения горячей воды оборачивались для него настоящей трагедией.

Бандура ткнулся носом в подушку и через минуту уже спал. Снилась ему дорога.

* * *

В следующие два-три дня особых поручений от Правилова не поступало, в следствие чего друзья оказались предоставленными сами себе. Поэтому они энергично занялись сразу двумя взаимосвязанными делами. Во-первых, приступили к трате денег Виктора Ледового, честно разделенных поровну.

Атасов в два дня спустил свою долю до цента, вдрызг проигравшись в одном из казино. Протасов вложил кровные пятьсот баксов в продолжающийся ремонт класса люкс на крыше своего мифического небоскреба:

– Бассейн у меня с волнами, понял, да? Хоть на этом, блин, рассекай… как его, Эдик?!

– На се-серфинге.

– Ага, на нем. Денег, без базара, не меряно стоит, зато… – Протасов протяжно свистнул, мол, «какие, в натуре, разговоры. Эксклюзив – он и в Африке эксклюзив».

Армеец всю полученную сумму отправил пожилым родителям куда-то в область. И только Бандура сжимал свои пять сотен в кулаке, не зная, как ими распорядиться. Словно первоклассник, впервые получивший на мороженое.

– Сейчас решим, – громогласно заявил Протасов. – На то и друзья. Кореша, чтобы ты въехал. Докажи, Эдик…

Протасов пригнал Андрею совершенно раздолбанную «БМВ»-трешку, 1979-го года выпуска, на бортах и крыше которой сохранились остатки золотистой заводской краски.

– Зверь, а не тачка, – вещал Протасов, бросая Андрею ключи и пластиковый пакет с документами. – Пацаны ее «акулой» называют, ты понял, да?.. Шесть цилиндров, е-мое! Из них работают только четыре, но все равно, рвет асфальт. Тянет, блин, будь здоров. Реально. Мы ее у одного барыги забрали, неумного. Сарендовал, слышишь, зараза, по беспределу, целое крыло в детском садике на проспекте Чубаря. И компьютеры тупо собирал на нашей территории. Вообще оборзел, короче…

– И что с ним случилось? – спросил ошарашенный Бандура.

– Как что? Счетчик ему врубили за все два года, вот что! «Бимер» отдал, компьютеры отдал, еще и хату заберем. Поедет на вокзал жить.

Андрея передернуло.

– Весной не сдохнет, – согласился Атасов. – По ночам тепло и в парке, типа, на скамеечке.

Атасов привез Андрею, лишившемуся после драматического знакомства с полковником Украинским всех документов, кроме прав, целую стопку разнообразных корочек.

– Оригиналы, типа.

– Спасибо, Саша, – рассыпался в благодарностях Бандура, чувствуя себя с одними водительскими правами представителем колхозного крестьянства, у которого добрый товарищ Сталин изъял после войны паспорта, чтобы мечты о городе не отвлекали от трудов на пашне.

Армеец, загадочно улыбаясь, вручил Андрею набор из четырех ключей.

– З-зови на новоселье, Андрюша. Не фо-фонтан, конечно. Хрущевка, пе-первый этаж, убитая на фиг. На бульваре Лепсе. После алкашей. Самое ценное – б-бронедверь, та-так и то, я заказал. Вчера по-поставили. За-зато на шару.

– Давай Андрей, дуй за водкой и едем, типа, обмывать, – распорядился Атасов, заранее потирая руки.

В застроенный пятиэтажками район, разделенный на непропорциональные части бульваром Ивана Лепсе, они прибыли на золотистом подарке Протасова.

Кто этот Лепсе? Что за хрен такой? Никто, в натуре, не знает,[54] – ворчал Протасов, опять загнанный Атасовым на заднее сиденье машины.

Андрей управлял иномаркой осторожно, приноравливаясь к коробке передач и непривычно мягким педалям с очень коротким ходом. Третья передача хрустела, и упорно не желала включаться, позади из-под днища шли глухие «бухи» и «бабахи», – то ли глушительдоживал последние дни, то ли срабатывали ограничители пружин. На Андрея, приученного отцом заботиться о родной «тройке», как о верном боевом коне, состояние машины действовало удручающе. Задние колеса стояли криво, как ноги кавалериста, заставляя задуматься о неизбежной замене всей задней подвески. Атасова и Армейца легковушка еще как-то выдержала бы, а вот когда на сидение втиснулась исполинская туша Протасова…

«Пружины новые поставлю, амортизаторы, втулки», – начал прикидывать Андрей.