Три рецепта для Зоюшки

Да, у меня тогда надолго развился «комплекс шлюхи». Казалось, если я просто посмотрю на парня — всё, я уже сразу ему себя предлагаю. И это ощущение было настолько ясным и чётким, что я старалась и вовсе ни на кого не смотреть. Погрузилась сначала в учёбу, потом в работу… А после встретила Лёшку, который сам начал «предлагаться». И он, по-видимому, излечил меня от этого комплекса хотя бы частично. Точнее, я так думала раньше.

Теперь, после знакомства с Глебом, старые сомнения вернулись вновь. Вдруг он заметит, что я к нему неравнодушна, и так же, как Марат, просто решит взять то, что плохо лежит? Мне казалось, что Глеб не такой, но… разве я его по-настоящему знаю? О Марате я ведь одно время очень хорошо думала. Конечно, я замечала, что он мажор с понтами, но не думала, что он конченое чмо.

А Глеб не мажор. И без понтов. Но он — человек денег, тогда как я — человек безденежья. Причём вечного. И ещё я его прислуга. И…

Сделать вывод из всего этого я не успела — в дверь тихонько поскреблись. Точнее, сначала тихонько, а потом всё громче и громче…

Я села на постели, свела брови и уставилась на дверь. Может, мне чудится? Слишком долго не сплю, вот уже и галлюцинации начались?

— Зоя, открой, — раздался из коридора голос Алисы. — Это я. Пожалуйста, открой!

Тьфу, и как я сразу не подумала на племянницу Глеба? Совсем мозги помягчели с этой влюблённостью…

Встала, подошла к двери, плюхнулась на пол, вздохнула и сказала:

— Лиска, твой дядя запретил тебе со мной общаться.

— Я зна-а-аю! — горестно провыли по ту сторону порога. — Но я ненадолго, честно-честно. Мне очень надо, правда!

Надо ей. И Глебу, видимо, тоже было «надо», когда он сегодня почти весь вечер у меня на кухне торчал.

— Я сейчас открою, так и быть. Но только сегодня, Лис, ты поняла меня? И на пять минут. Дядю надо слушаться.

— Да-да-да, спасибо! — затараторила девочка, и я, поднявшись с пола, повернула задвижку.

Первой в комнату прошмыгнула Фиса и тут же забралась в мою постель, юркнув под одеяло. Подозреваю, что ей тоже очень хотелось спать, а её мелкая козявка… то есть хозяйка, ей не давала, отправившись на ночные похождения.

После Фисы в комнате оказалась уже племянница Глеба — в пижаме и с Мафусаилом в руках. И с двумя косичками. Ещё и пижама тёмная, хотя и не видно, какого цвета, — свет в комнате я не зажигала. Ну точь-в-точь ребёнок семейки Аддамс!

— А косички тебе кто заплетает? — поинтересовалась я отчего-то, пока Алиса нерешительно мялась перед разобранной кроватью. — Что ты стоишь, забирайся уже под одеяло, как Фиса твоя. Тем более ты босиком! Простудишься ещё.

Девочка кивнула и сделала, как я сказала. Я легла рядом, практически вплотную к Алисе — кровать у меня была не самая широкая, — и фыркнула, обнаружив сверху на подушке свернувшуюся клубочком крысу.

Нет, я не умилилась. Но и не передёрнулась от отвращения. Крыса и крыса, пусть спит. Хвост, конечно, гадостный, но в остальном даже мягкая.

Кошмар, в кого я превратилась с этими Безуховыми?..

— Я сама себе косички заплетаю, — шепнула Алиса мне в подмышку. — Раньше мама заплетала, потом… я научилась. На ночь заплетаю, чтобы волосы не путались.

— Это правильно. Я тоже, как видишь, с косой. Так о чём ты хотела поговорить, горе ты моё луковое?

— Почему луковое?

— Потому что, когда лук режут, от него плачут. И от горя плачут.

Алиса шмыгнула носом… а потом неожиданно обняла меня одной рукой, прижалась крепко-крепко и сказала очень тихо:

— Прости, Зойка…

— А я-то за что должна тебя прощать? — поинтересовалась я ровным тоном. Нет, я прекрасно понимала, почему Алиса просит прощения именно у меня. Однако следовало кое-что объяснить… и лучше это сделать сейчас. — Конкретно меня ты не обижала.

Ребёнок ещё немного помолчал, поворочался, повздыхал. Да, Алис, тяжело говорить о собственных угрызениях совести… но порой приходится.

— Я… тебя огорчила, наверное…

— Гораздо сильнее ты огорчила своего дядю и, полагаю, Альбину.

Услышав это имя, Алиса сразу напряглась.

— А вот ей так и надо, — пробурчала она негромко, и я взяла её ладонь в свою, сжала пальцы, прежде чем произнести:

— Нет, Лис, не надо. Послушай меня внимательно. Когда ты делаешь что-то плохое, ты делаешь это не только против других людей, но и против себя. И действует твой поступок не только на окружающих — на тебя тоже. Причём гораздо сильнее. То, что ты пришла просить прощения у меня, — это и есть проявление подобного действия, Лис. Ты маешься от чувства вины, в глубине души понимая, что поступила плохо. Знаешь, что будет дальше?

— Что? — Голос девочки слегка дрожал. И ладошка, которую я сжимала в своей руке, была холодной.