Три робких касания

– Да-да, – выражался бы ты парень ясней! – Дело касается моего брата. Всеведущего Галвина. Совет нашего города беспочвенно обвинил его в ереси. Мой брат ученый, а не чернокнижник, он просто связался не с теми людьми. В начале зимы состоится слушанье, и я боюсь, – каждое слово давалось мне, что пытка, калёным железом по хребту. Ненавижу. Всегда ненавидел просить помощи. Но я боюсь, как мальчишка струшусь неизвестности, обречённости. Да я боюсь, – что его исход давно решён.

– Всеведущий! – заулыбался Джерго, будто и не слушал! – Какие у вас интересные титулы. Ха. Ну что ж, я подумаю. До вечера, господин Килвин.

– До встречи.

Я поклонился. Он помахал мне рукой в крепкой серо-зелёной перчатке.

***

Я слышал об этом от друзей, от людей, что был вправе звать таковыми, я читал и практически верил. Этот мир – улыбчивая обманка, бесконечно лукавый, сердитый сноб. Таким он видится мне утром, когда над городом только-только рассеивается тяжёлая ночная синь. Когда тяну занавески, раздвигаю тряпки в стороны, когда, лишь отчасти живой, собираю пятками карандаши и крошки, когда ещё не думаю, когда уже не сплю. Тот странный человек Марвин Морской коллекционирует кошмары! в блокноты их записывает и ленточкой перевязывает. Я слышал об этом от друзей, от людей, что были по ту сторону. Ружьё иль арбалет, и будь, что будет. По стране всё чаще стали объявляться ребята из гвардии. Сначала просто приезжали в город, толкались там пару дней и пропадали, потом стали набирать местных. Зачем? Вот и узнаем. Вот и выясним.

Под вечер нас собрали в часовне у вокзала. Семь человек, включая столичного: ни одного знакомого, все какие-то сирые и дрожащие.

Баржа причалила. Одинокая и огромная, она казалась совсем неуместной в тихой болотистой заводи. Лодок у них не было, потонули на прошлой неделе. К берегу пробирались в брод по мелководью. Холодная осеняя вода противно чавкала, затекала в ботинки. За мной шёл пацан в бархатных рейтузах, он так дрожал и скулил, что пришлось схватить его под локоть и тащить до земли силой. Река, нынче спокойная, лениво серебрилась в свете тонкого растущего серпика. Какой-то крупный мужичок гордо вышагивал впереди всех, он был единственный, кому хватило ума взять с собой резиновые сапоги. Предупреждать как бы надо. Наконец, чихая и чертыхаясь, мы выбрались из тонкого ила и встали кривой шеренгой у камыша: пацан в рейтузах, столичный латник, пара долговязых арбалетчиков, видимо, из чёрной стражи, крепыш с сапогами, бородатый лесник, пропахший костром, самогонкой и лошадьми так, что походить к нему ближе, чем на два метра, мало кому хотелось, и я. Столичный прыгал на бережку, то ли почву проверял, то ли знаки подавал, то ли просто размяться решил. Остальные стояли смирно и тихо. Первым подал голос пацан в рейтузах, как он мне после признался, студент горной академии.

– З-зачем мы здесь? Г-господин…

Договорить не смог, расчихался и смолк. Лесник тоже чихнул, оттёр нос рукавом, а после грязно сплюнул. Мне захотелось курить, но можно ли? Хрен этого латника знает.

Столичный фыркнул, потер руки, подошёл к пацану, хлопнул в ладоши. Пацан взвыл, подпрыгнул. От его туфель поднимался сероватый дымок.

– Затем, что так угодно короне. Кому ещё мокро?

Никто не признался. Лесник отошел в сторону, расшнуровал тяжелые ботинки, отряхнул, снял носки, выжал и вывернул, надел обратно.

Нас связали, как связываются скалолазы: одной верёвкой завидной толщины. Я оказался вторым, между латником и студентом. Дальше шли арбалетчики, дядька в сапогах и лесник, у лесника кроме всего прочего имелось хорошее ружьё. Поэтому его и поставили замыкающим. Столичный, не без сожаления, протянул студенту кортик, тот принял, затолкал кинжал за пояс, не поранился бы.

– Там, куда мы идем, будет туман. Не разбредаться. Если что-то слышите, говорите мне, потом стреляйте. Команды выполнять беспрекословно, бежать не пытайтесь. Порвете верёвку – сдохните. Всем ясно?

– Яснее некуда, – сплюнул лесник.

– И славно.

Обещанный туман, был похож на какой-то белёсый кисель, на огромную снежную кучу, в которой мы завязли с головой. Иди-бреди, а куда? Да бог его знает.

– Зачем мы здесь? – студент дрожал и спотыкался, и от того верёвка дёргалась и тёрла. – Вы же знаете? Скажите ради бога!

Столичный не то хохотнул, не то чихнул – всё выходило у него как-то странно, скособочено.

– Им нужен человек, способный через этот туман пройти и других за собой провести.

Им! Заметьте, им. Чёрт побери, во что я впутался! Он сам ни хрена знает, а нас в болотину ведёт.

– Да-к, кто же через эту жуть… Не-е судари, гиблое дело! – послышалось издали. Ботинки и того громче чавкают. Хлюп. Хлюп. Ох, выйти бы…

– Бесовщина, – хмыкнул кто-то невидимый совсем рядом. – Не сложить бы тут косточки.

– Я тебе дам! – возмутился ещё один бесплотный голос. Арбалетчики.

– Гиблое, не гиблое, а человек нужен. Пусть он и не человеком будет.

– А кем?

Сейчас ляпнет что-нибудь про магию, задушу гада! этой вот верёвкой!

Затихли, и хлюпанье померещилось. Ждут.