Три ролика магнитной ленты

Во всю-то ноченьку Мария глаз не сомкнула. Все думала, думала. И ей уж начало мерещиться ее женское счастье: свой домик, чистенький, уютный, половики во весь пол и на окнах тюлевые шторы, а на подоконниках цветы в горшках. А еще ей хотелось бы справить хорошую постель, и чтобы настоящая пуховая перина…

— Ой, девка, не к добру ты с этим парнем связалась, — сказал однажды дед Василий, придя к закрытию складов привязывать собак и застав у Марии Григория. — Не по совести с тобой фиглирует.

— Да что вы, дедушка? Просто так он. Что уж вы на него?

— Эх, молодежь… Зажмурившись живете, — вздохнул дед Василий и направился разводить собак.

Был как-то у нее разговор и с братом Дмитрием дома. Ему Григорий тоже не нравился.

— Лодырь он, — сказал Дмитрий, — и не чистый какой-то… Его сколько раз за левые рейсы шерстили.

Но Мария отбивала все нападки. Ей казалось, что люди по зависти хотят отобрать у нее ее счастье, и, озлобясь, слепо старалась удержать его возле себя. И в том, что Григорий однажды попросил у нее без документов пять литров краски да бутыль олифы (сказал: для хозяйки), Мария ничего особенно крамольного не усмотрела. Подумаешь, каких-то там пять литров.

Когда Валентина вернулась из города, Мария встретила ее сдержанно.

— Как ты без меня тут управлялась? — спросила Валя, просматривая приемо-сдаточные ведомости.

— Ничего. Все в порядке… — сказала Мария в сторону.

Теперь она боялась смотреть прямо в глаза подруге, а Григорию наказала, чтобы в склады не приходил, а ожидал ее за лесочком и чтобы не попадался на глаза ни Валентине, ни деду Василию.

Вечерами они по-прежнему вместе блуждали теми же околицами до поздней ночи, подальше от людских глаз, и даже ходили при луне к дальнему лесному озерку…

Так было месяца два, а потом Григорий уехал.

Насовсем.

Их автоколонну перебросили на другой объект.

Сколько слез пролила Мария! Не столько от обиды, нет! — от стыда… Как смотреть теперь будет в глаза людям?.. Что скажут брат Дмитрий, Валя и дед Василий?..

Сначала Мария жила у брата, и было очень тесно, потому что ребятишки у Дмитрия подрастали. А потом, когда он построил себе большой новый дом, она осталась в пятистенной бревенчатой избушке, безвозмездно оставленной ей. В то время у Марии уже Вовка народился.

* * *

Народу в автобусе было пока немного, и Мария с Вовкой устроилась на предпоследнем сиденье. С разных сторон поселка к остановке сбегались люди, здоровались на ходу и тут же заводили разговоры, с шумом взбираясь в автобус.

Кондуктор, толстая молодуха, уже начала продвигаться по проходу, картаво повторяя:

— Приобретайте билетики! Билетики приобретайте, граждане!

И получалось это у нее забавно, словно шарик во рту перекатывался: «прлиорблетайте».

— На мальца тоже положено, — сказала она, кивая на Вовку.

Мария неохотно достала еще полтинник и подала кондукторше. Та оторвала ей второй билет. Год назад Мария возила Вовку бесплатно, выдавая за дошкольника, а теперь уж вырос. Она поглядела на Вовкин затылок, где в ложбинке торчал завиток волос, и сердце ее наполнилось материнской нежностью и гордостью, что у нее растет сын.

* * *

Вовке шел уже десятый год. Вырос он незаметно. Иногда, задумавшись, глядела Мария на сына, и ей казалось, что все, что происходит, вся жизнь ее — это не на самом деле.

Она могла часами, забываясь и оставив дела, сидеть и думать, думать…

Вовка в это время гонял голубей на соседней улице или барахтался в реке. А то вместе с ребятами бегал на карьер поглазеть, как взрывают. Отправлялись туда самые смелые, девчонок не брали.

Очнувшись, Мария вспоминала, что пора загонять Вовку домой. Если приходилось долго искать его — бранилась, больше для порядка, для острастки, но вскоре забывала о том, что бранилась, да и о Вовке тоже. И когда он, набегавшись за день, засыпал безмятежным сном, Мария еще подолгу сиживала наедине со своими мыслями о бабьем одиночестве.

После отъезда Вали Мария перешла в ее склад, о котором так мечтала и который вскоре стал ей более постылым, чем прежний, потому что люди приходили просить «для хозяйства» кто олифы, кто краски, кто отрезать стекла на створку, потому что «мой-то мужик, холера его дери, разбуянился по пьянке, начисто высадил». Отказывать неловко, а всех не оделишь, растрата большая может быть — тогда, не дай бог, и за решетку недолго. Опять же: не ублажишь людей — плохая.

Мария все чаще думала о Валентине: у нее все ладно выходило, и разговоры были вежливые, уважительные. И все-то у нее просто получалось, все ей было ясно.

Порядок в складе, оставленный Валентиной, Мария старалась поддерживать: так же исправно вела карточки, наводила чистоту и у порога держала голик, но все это она делала безо всякой охоты, больше по привычке.

Дед Василий, как и в прежние годы, приходил к концу рабочего дня цеплять собак.