Три руки на двоих (СИ)

До заветного института оказалось десять минут езды. Огромная колонна хирургического корпуса, мне показалось – этажей двадцать, была темной. Свет горел только на самом верхнем этаже, в оперблоке, и внизу, в холле. Двери были закрыты.

Я остервенело жал на звонок. Звонок послушно громко звенел. Сквозь модерновые двери были видны стулья, красивый новый аппарат- кардиостимулятор и пустой стол дежурного персонала. И ни одной живой души.

- С-с-сука, да что же это такое?

Я посмотрел на часы. Оставалось двадцать пять минут. Оформить бумаги, переодеть, поднять в оперблок, осмотр анестезиолога… А оперировать когда?

Питерская бригада, явно испытывая незаслуженный стыд, металась вдоль здания, пытаясь найти боковой вход. Нашли. Закрытый. Я оглянулся вокруг. Дверь в соседнем корпусе была открыта. Забежал туда, растолкал спящего вахтера. Через 07 заказал срочный разговор с родной больницей. Соединили почти сразу. Объяснил ситуацию дежурному, попросил связаться с Екатериной. Да, понятно, что она уже давно дома. Только для хорошего начмеда в сутках тоже двадцать четыре рабочих часа. Катька прикроет, найдет этого козлиного академика.

Когда я вернулся, у запертых дверей ничего не изменилось. Питерская фельдшер жала кнопку беспрерывно гремящего звонка, мать девочки и два водителя пытались что-то разглядеть в пустом холле.

Я секунду подумал.

- Мужики, идите сюда.

Водители подошли.

- Включите-ка ребята, обе сирены. И гудите, пока я вам не махну.

Лица водителей посветлели. Питерский весело засмеялся:

- Сейчас эти козлы у нас проснуться!

Сирена – это сигнал тревоги для человека. Когда слушаешь сирену внутри машины, это терпимо, хотя и вызывает напряжение. Когда она воет над головой на улице – это страшновато. Когда две сразу – это непередаваемо. Питерская сирена была более-менее мелодичная, наша гудела гораздо гнуснее. Две вместе выли, не совпадая по частоте, создавая в резонансе адскую какофонию страха. Не просто страха. Ужаса.

Через минуту у меня заболел желудок, все тело дрожало, как на морозе. Я увидел, как завибрировали дверные стекла, почему-то вспомнил стены Иерихона, разрушенные звуком израильских труб, взглянул вверх, и мне показалось что дрожит все, и стены хирургической башни вот-вот рассыплются.

Через пару минут наверху раскрылось окно и из него показалась рожа в белом колпаке. Рожа, как в немом кино, страшно гримасничала и махала пухлыми ручками. Я махнул рукой, и постепенно стало тихо. Остался только звон в ушах.

- …тите хулиганить! Тут больные спят! …ицию вызову! – донеслись наконец вопли с верхнего этажа.

- Не приедет твоя милиция, можешь поверить. А я сейчас снова буду гудеть! И буду гудеть, пока не откроете! Рано вы свой публичный дом закрыли!

Я повернулся к машинам и дал отмашку. Знакомый дикий звук вновь заполнил вселенную. Опять заболел желудок. Ленинградская фельдшерица беззвучно смеялась, закрыв уши ладонями. Потом поднялась на цыпочки и крикнула мне в ухо, показывая пальцем наверх:

- Смотрите, доктор, у нас аншлаг!

Это действительно был аншлаг. Башня Мерлина на глазах оживала: одно за другим вспыхивали окна, и в каждом маячило несколько лиц. Стали зажигать свет и в соседнем корпусе. В холле показались две бегущие фигуры, причем с каталкой. Видимо, Екатерина тоже времени зря не тратила, разбудила академика.

Двери открылись, сирены стихли. Не тратя время на выяснение отношений с чужим персоналом, мы в темпе переложили Ленку на их каталку. Медсестра из приемного отделения взяла у Лиды капельницу, другая – термоконтейнер с оторванной рукой.

- Ребята, у вас пятнадцать минут.

Я бросил на Ленкины ноги, накрытые простыней, листок направления.

- Документы у матери. Побежали!

Открылись и медленно закрылись двери лифта. Холл снова опустел. Облегченно пересмеивались, стоя рядом водители «Скорых». Наш дедушка взял у питерского беломорину и неумело мял ее в пальцах. Фельдшера по-женски ловко наводили порядок в салоне нашей машины.

Стало зябко.

Ну, вот и все. Можно расслабиться и дремать до дома.

- Стойте! Подождите!

Я обернулся. Каталка с Ленкой снова была в холле. Рядом качалась полная фигура матери, волоча по кафельному полу синий порванный бахил. На улицу выбежала молоденькая медсестра. Очевидно, у мужчин не хватило смелости.

- Вы понимаете, академик не дождался. Сказал, что все равно уже поздно, и час назад домой уехал. У него день рождения сегодня… - медсестра заискивающе заглядывала в лица окруживших ее людей, стараясь не смотреть на каталку.

- Он сказал, чтобы на Байкова везли, в ЛИТО. Там ждут, операционная готова.

Я отвернулся. Поймал тяжелый взгляд питерского водителя.

- Сколько до туда?

Он помолчал.

- Через весь город. На другой конец. Час, если повезет.

- Поехали. Быстро поехали. Грузите, чего встали?

***

Мы доехали за сорок восемь минут. По дороге я понял, что такое езда без правил. Правда, в то время машин в Питере было гораздо меньше и дорогу «Скорой помощи» уступали по определению, но все равно драйв был редкостный.