Три руки на двоих (СИ)

Буханка перед нами неслась, не снижая скорости, пролетая светофоры на красный, перепрыгивая поребрики и трамвайные рельсы, ныряя в какие-то проходные дворы, обгоняя справа и слева по тротуарам, под «кирпичи» и по встречной. Наш дедушка держался достойно: машина как приклеенная висела на хвосте «буханки» с нехорошим интервалом в один корпус, повторяя все ее сумасшедшие маневры.

Через сорок восемь минут мы подъехали к приемному отделению ЛИТО. Здесь нас ждали. И не сонные равнодушные медсестры, а целых четыре травматолога во главе с длинным худым профессором. Ждали на улице, прячась от дождя под козырьком пандуса. Не успела машина остановиться, они сами открыли дверцы, выкатили носилки с бледной, цвета простыни, Ленкой, один подхватил бутылку капельницы, профессор придержал двери и – вся процессия исчезла. Измученная мать девочки едва успела прошмыгнуть за ними.

Через минуту профессор вышел.

- Кто привез?

- Я.

- Заходите, расскажите анамнез. Где конечность?

Я вытащил из машины термоконтейнер и зашел в приемное отделение.

Профессор внимательно слушал мой доклад, одновременно разглядывая покрытую изморозью бледно-голубую руку.

- Сейчас снимки сделаем, потом решим. Результат скажу минут через тридцать. Подождете?

- Конечно!

Я вышел на улицу. Обе машины стояли рядом, как две усталые лошади, хорошо выполнившие свою работу. Люди окружили меня.

- Не знаю. Через полчаса скажут, после рентгена.

Я посмотрел на питерский экипаж.

- Спасибо, ребята. Очень помогли. Езжайте отдыхать.

Питерские переглянулись. Фельдшер плотно сжала бледные губы.

- Мы подожжем.

Водитель улыбнулся.

- Солдат спит, служба идет. Потом поможем вам на московскую трассу выбраться.

Я дремал, сидя в приемнике. Можно было бы красиво, как Хемингуэй, написать: «Ему снились львы». Но ни львы, ни медведи мне не снились. Снилась всякая хрень. Наконец из боковой двери вышел профессор. Я все понял без слов, по выражению его худого усталого лица.

- Поздно… Ампутированная кость начала деструкцию. Пятна остеопороза по всем сегментам. Будем оформлять культю на уровне ампутации. Мать оставим с дочерью.

Мне стало зябко и как-то мерзко внутри. На этом экзамене я получил двойку.

- На сколько я опоздал?

Профессор жестко посмотрел мне в глаза:

- Вы опоздали на полтора часа.

***

Я плохо помню обратную дорогу. Помню, что сидел в какой-то подсобке на станции Скорой помощи, пока водитель и анестезистка Лида отсыпались в машине. Мне принесли жидкого чая, поставили вазочку с мелким сухим печеньем: бегемотики, зайчики и еще какие-то советские животные. Во рту помойный вкус бессонной ночи, сигарет и поражения.

В телевизоре все так же мельтешит попса, истерично завывая на электрогитарах. Входят и выходят фельдшеры и водители. За окном в желтом свете фонаря хронически сырая стена с облупленной штукатуркой.

Я смотрел на стену и считал, где я потерял время. Где я потерял эти проклятые полтора часа.

Первое: я шел пешком из поликлиники, хотя мог потребовать машину. Это тридцать минут.

Второе: я поперся обедать. Не сдох бы и так, а жену мог бы предупредить об отъезде, заехав домой на минуту по дороге в Питер. Заодно и бутерброд бы взял. Это еще тридцать, а то и сорок минут.

Третье: двадцать минут я потратил, пытаясь найти объезд по незнакомому городу. А если бы еще не бегал по подвалам вокруг башни Мерлина в поисках телефона… Еще почти полчаса.

Короче, я должен был успеть.

Чай был допит, разбор полета окончен. Оценка «неудовлетворительно».

Цена моего торможения – тяжелая инвалидность ребенка. Сломанная жизнь, которая еще толком не успела начаться. Не родившиеся у Лены дети. Кому она нужна в деревне без правой руки? И так-то, тонкая да звонкая, на деревенскую красавицу не тянула. В деревне любят крепких, коренастых и здоровых. Там и очки на носу – дефект и повод для насмешек. Не нужны в деревне женщины. В деревне нужны бабы: навоз таскать, корову доить.

Это не было интеллигентским самобичеванием. Я не размазывал по щекам сопли. У меня были хорошие учителя. Некоторые из них были фронтовыми хирургами. Меня учили, что если у тебя начинаются осложнения на операциях или позже, есть золотое правило: начни с себя. И вот когда исключишь собственные ошибки, есть повод наехать на медсестру или санитарку.

Много лет спустя, работая главным врачом района, я сформулировал для себя еще один закон. Не бывает форсмажорных обстоятельств. У каждого успеха и у каждой неудачи есть фамилия, имя и отчество. Все остальное – отговорки и оправдание собственной импотенции. Ты обязан предусмотреть все, включая землетрясение.

***

Прошло около года.

Я так же работал на приеме в поликлинике. Обычный будничный день: мелкие дешевые переломы, придавленные дверью ногти, разбитые морды. Больше визгу, чем проблем.

И вдруг вошли двое, с огромным букетом цветов. Ленка с матерью.

Ленка улыбалась.