Три секунды

Сундквист утверждает, что он, Вильсон, и Гренс — соучастники узаконенного убийства.

Он утверждает, что Паула погиб.

Скажи это кто-нибудь другой — Вильсон бы не остановился, не вернулся бы. Если бы кто-нибудь другой продемонстрировал ему эту идиотскую запись, он бы отрицал ее как совершенную чепуху. Но Сундквист никогда не блефовал. Блефовал сам Вильсон, Гренс, большинство полицейских, вообще большинство знакомых Вильсону людей. Но не Сундквист.

— Прежде чем я выйду отсюда, я хочу, чтобы вы коротко перечислили, что именно вы мне гарантируете.

Никто, кроме Паулы, не мог записать эту встречу, ни у кого не было мотива сделать такую запись. И вот теперь он позволил Гренсу и Сундквисту поучаствовать в этой встрече. Он преследовал свою цель.

Тебя спалили.

— Еще я хочу показать несколько картинок. — Свен развернул ноутбук экраном к Вильсону, открыл новый файл.

Стоп-кадр, замершее мгновение с одной из камер слежения Аспсосской тюрьмы: размытый кусок фасада вокруг размытого окна, забранного решеткой.

— Аспсосская мастерская. Корпус «В». Тому, кто стоит там, — вот он, в профиль, — осталось жить восемь с половиной минут.

Эрик подтянул ноутбук к себе, изменил угол экрана. Надо рассмотреть человека, стоящего в центре окна. Часть плеча, черты лица.

Он вел дела с мужчиной на десять лет моложе. Он сам был тогда на десять лет моложе. Что, если бы это случилось сегодня? Он ли завербовал Хоффманна? Или Хоффманн позволил завербовать себя? Пит сидел в Эстерокерской тюрьме. Несколько миль к северу от Стокгольма, изрядная доля заключенных — мелкие воришки. Пит был одним из них. Его первая отсидка. Он был из тех, кто, получив свои двенадцать месяцев, тут же бежит и получает к уже имеющимся еще двенадцать. Но его происхождение, родной язык и склад личности годились для большего, чем подтверждение статистики по рецидивистам.

— Вот тут ему осталось жить пять минут.

Сундквист поменял картинку. Другая камера слежения, поближе. Не фасад — только окно, лицо видно отчетливее.

Для конфискации оружия, которая придала весу уже вынесенному приговору, они подкинули несколько пистолетов, может, один-другой «Калашников» — как обычно. Это позволило потребовать нового приговора, подразумевавшего более строгое содержание, более жесткие ограничения: ни побывок, ни контактов с внешним миром. Пит был подавлен, он много месяцев ни с кем не говорил, не прикасался к другим людям, и его можно было завербовать для чего угодно.

— Три минуты. Думаю, это и на изображении видно. Он кричит. Камера находится в мастерской.

Лицо заполнило всю картинку.

Это он.

— «Я их убью». Мы разобрали. Вот что он кричит.

Эрик смотрел на нелепую картинку. Перекошенное лицо. Открытый, отчаянный рот.

Он создавал Паулу методично.

С каждой записью в базе мелкий воришка становился все опаснее и наконец стал одним из самых опасных преступников Швеции. База данных по учету преступлений, реестр Управления судопроизводства, базы оперативной разработки. Так возник миф об опасной силе Хоффманна, росший как снежный ком, а полицейские по неведению действовали, исходя из имевшейся в их распоряжении информации. И когда в кабинете правления «Войтека» надо было сделать последний шаг, когда задание потребовало сделать Хоффманна еще более уважаемым — Вильсон создал ему это уважение. Он велел сделать копию заключения Комиссии по диагностике и статистике психических расстройств по результатам теста на психопатию, пройденного одним из самых опасных преступников Швеции.

И приложить эту копию к постановлению Государственной пенитенциарной службы.

У Пита Хоффманна внезапно обнаружилось серьезное расстройство, он стал крайне агрессивным и начал угрожать безопасности других.

— Последняя картинка.

Густой черный дым где-то вдали, кажется на верхнем этаже. Синее небо над дымом.

— Время — четырнадцать двадцать шесть. Время его смерти.

Четырехугольный экран. Вильсон слышал, как Сундквист что-то говорит, но продолжал всматриваться в черное и густое, пытаясь рассмотреть только что стоявшего там человека.

— Вас на встрече было пятеро. Мне нужно знать, достоверна ли запись, которую прислали Гренсу. Действительно ли на встрече говорилось то, что услышали мы с Гренсом? Действительно ли три человека, не нажимавшие на курок, санкционировали узаконенное убийство?

Теперь уже вся шея пылала красным, косая челка растрепалась, волосы торчали во все стороны. Огестам торопливо расхаживал вдоль рабочего стола Гренса.

Молодой прокурор почти шипел:

— Что за сволочная система, Гренс. Уголовники работают по заданию полиции. На преступления этих уголовников закрывают глаза, они уходят в тень. Покрыть одно преступление, чтобы иметь возможность расследовать другое. Одни полицейские врут и скрывают правду от других полицейских. Черт возьми, Гренс, и это в демократическом обществе!