Ожидать случая пришлось не слишком долго. Моему брату принять участие в великом отмщении было уж не под силу. Он призвал меня к себе, подошел, тяжко опираясь на посох, обнял. Впервые – и в последний раз – видал я слезы на глазах сего грозного драгунского полковника. Брат повелел мне биться за двоих, я поклялся, и он авансом наградил меня своей любимой саблей, кою нет, не взял трофеем, но вполне торжественно получил из рук поверженного им у Прейсиш-Эйлау и взятого в плен французского полковника и князя. То была та самая сабля, по достоинству оцененная и расхваленная Евгением при нашей встрече.
Впрочем, самое время вернуться из грёз прошлого на тихую лесную дорогу в Звенигородском уезде, по которому движется передовой гусарский эскадрон седовласого капитана Фрежака. Тем более что тому настороженному и взаимному безмолвию уж недолго длиться…
По левую сторону дороги густой лес пошел на взгорок, а то, что выше тебя, всегда вселяет в твое сердце чувство чужого превосходства, явное или потаенное. Гусары невольно еще подобрали поводья, крепче сжали их, поглядывая через левое плечо на склон. Другая их рука потянулась к сабле или к пистолету в ольстре. Видно было, что они готовы встретить дружным отпором даже и скатившийся под ноги желудь… Что-то и вправду потрескивало по верхам.
Впереди стояла легкая дымка.
И вот послышался стук копыт вдали и как будто скрип колес.
Капитан поднял руку. Эскадрон встал. Звуки впереди тоже затихли. С минуту мы – говорю уж «мы», ибо мы с Евгением сделались в те минуты единым целым с нашим гиперболическим конвоем – противостояли полной тишине.
Капитан вновь тронулся вперед, а с ним и весь эскадрон. И вот сквозь дымку впереди забрезжило неподвижное препятствие. Мы подошли ближе. Полковник отозвал коня и встал, видно, из одного лишь удивления. В молчании уткнувшись в командира, остановился и эскадрон.
Капитан молчал. Впереди маячило нечто столь необычное, что головные даже нарушили строй и частью перестроились во фланги.
Мы поначалу ничего не видели за массой всадников, но при общем недоумении, вполне безнаказанно протолкались вперед. Любопытство – страшная сила, побеждающая и порядок, и страх.
И вот мы разглядели открытую коляску, запряженную двумя добрыми гнедыми одрами. Коляска полубоком перегораживала дорогу. Возницей сидел молодой светловолосый мужик в добротном кафтане. Он был косой сажени в плечах и застил тех, кто сидел в экипаже. Но далее показались и они, поразив своим явлением поголовно всех французов – и передних, и тех, кои выглядывали из-за их плеч. Явление сие заслуживает стать началом новой сцены.
Глава 2
ГЛАВА ВТОРАЯ
Виденье сна рассветного… в легкой дымке, в птичьей тишине… и прочая-прочая. Нет, не пиит я, не пиит! Не нахожу паренья слов. Вон Пушкин, в столице блистающий, он бы теперь управился в единый миг.
Раз не гож в изящной словесности, то донесу военный рапорт. Извольте. Августа двадцать третьего дня, не позднее восьми часов утра, будучи в стесненных обстоятельствах пленения, продвигался я поневоле при неприятельском гусарском эскадроне в стороне от Смоленского тракта, по малозначимой и довольно узкой лесной дороге. Эскадрон встречен был коляской, запряженной холеными гнедыми одрами. Правил коляской молодой крепкий мужик, а вовсе не обычный кучер. В саженях двадцати пяти казенных сия коляска встала, перегородив путь эскадрону. Из нее первым сошел на дорогу другой мужик, весьма похожий на первого, только росту и стати поистине великанской. За пояс у него был заткнут топор, который при столь могучем сложении хозяина виделся издали едва ли не ложкой. Далее произошло явление, непостижимое обыкновенному уму. С изяществом не мужика, но истинно великосветского кавалера, сей мужик в полупоклоне подал руку девице лет двадцати с небольшим от роду. Можно было решить, что мужик сей есть не что иное как маскированный актер. Меж тем, опершись на поданную руку, девица сия сошла на землю и тотчас двинулась по дороге навстречу французскому эскадрону. Мужик остался, как вкопанный, на месте, только встал руки в боки и принял весьма грозный и мучительный вид, коим показывал, что, госпожа, против воли его, запретила ему сопровождать ее в столь опасной парламентерской миссии, но при малейшем невежливом обращении с нею, он шутя расшвыряет по лесу всех гусаров вместе с их конями.