Три сердца, две сабли

Так вот и шатался я по двору, делая грозный и озабоченный вид и с облегчением замечая, что настоящим стражам, коими кишел сумрак вокруг, нет до меня дела. Евгений не показывался, и сдавалось мне, что он дремлет у себя в тепле, пока я мерзну наружи, порой поглядывает одним глазом в окно, видя ночью все, как матерый хищник… да и посмеивается себе.

Однако же преглупая моя затея стать пикетом во дворе, замешанная на ревности и обиде, оказалась не пустою. Часу во втором ночи приметил я вдруг в окне, прямо над дверями дома, свечной огонек, показавшийся мне странным и неуместным. Тревожное предчувствие погнало меня в дом, и увидал я ту же картину, кою видел несколько часом назад…однако же в новом живописном ракурсе – не сверху, а снизу.

Подобно знатному призраку аглицкого замка, строго, по часам обходящему свое владение, спускался мне навстречу по лестнице помещик Аристарх Евагриевич Верховский в своем неизменном стеганом халате нараспашку, в мягких тапочках на босу ногу и с пребольшой свечою. Не подействовали на старика капли валерианы, а вот на его девку, обязанную удержать барина в постели, да запуганную волнениями дня, подействовали замечательно: она спала, как говорится, без задних ног.

Свидетелями того явления, кроме меня, пришлись двое высоченных драгун, стоявших стражами-часовыми в сей части дома. Они провожали «призрака» полусонными ухмылками, находя его выступление не более опасным для почивавшего в стороне императора, нежели выходки городского дурачка на дальней ночной улице. Между тем, Аристарх Евагриевич вновь обещал вдосталь попотчевать французов «фуагрой и геенной огненной». В сем обещании таилось наслаждение определенной угрозой. Сердце мое отчего-то еще больше обеспокоилось, услышав в той угрозе старого безумца некую ясную цель.

Поначалу я посторонился в сумрак, а, пропустив хозяина усадьбы, тихо пошел ему вослед. Помещик двинулся под лестницу, потом завернул в закуток, упиравшийся в глухой тупик. Тут бы помещику и уйти, не разбирая, прямо в стену, как и полагается приличному призраку… Однако он протянул руку и нажал на угловую доску, а за сим тихонько ткнул рукою стенку перед собою.

К моему удивлению, деревянная стенка оказалась потайною дверцей. Помещик двинулся вперед, я тихонько ступал за ним.

Открылась лестница вниз, помещик стал спускаться с осторожностью. Вот уже увидал я его начавшую плешиветь макушку… и когда макушка поплыла в сторону, я тоже стал спускаться, затаив дыхание и ужасно опасаясь того, что какая-нибудь ступенька скрипнет.

Итак дыхание я затаил, а когда увидал обстановку подземелья, то дыхание у меня и вовсе спёрло… Вмиг я догадался о великой тайне помещика и воистину перестал дышать и похолодел весь, будто мертвый капитан де Шоме… Иными словами, сам невольно изобразил из себя призрака.

Прямо под срединой дома, то есть точно под парадной спальнею, располагался винный подвал. Но тот подвал был не только винным, но и… пороховым! Уж не ведаю, сам ли я тотчас прозрел, как увидал в полутьме три бочки, вмурованные в стену и выпиравшие из нее боками, или же мне Ангел-хранитель шепнул неслышно, чем они начинены, хотя их назначение и замаскировано уставлявшими подвал несколькими дюжинами ящиков с превосходным французским вином.

В тот же миг я и принял роковое решение. Я не позволил помещику приблизиться к бочкам, стремглав подскочив к нему и грозно шепнув ему в правое ухо:

– Вы никак свою дочь взорвать вознамерились, Аристарх Евагриевич?

Пламя свечи дрогнуло, помещик оцепенел… и, не поворачиваясь, вопросил:

– А ты кто такой?

– Да коли верить словам вашей несравненной дочери, Полины Аристарховны, ее Ангел-хранитель, – не постеснялся представиться я, так и стоя за правым плечом ее отца.

Впрочем, ведь не соврал же!

Помещик попытался взять свечу в другую, частью парализованную руку, но она слушалась плохо.

– Позвольте, помогу вам, Аристарх Евагриевич, – вызвался я, подхватил свечу, посредством коей можно было разнести весь дом на мелкие досочки да и косточки тож… и тогда лишь, кажется, первый раз вздохнул.

Помещик перекрестился, но остался стоять, как стоял, не поворотясь ко мне.

– Ха! Так ты брешешь, голубчик, хоть и ангел, – вдруг с болезненной веселостью возгласил он, и я испугался, как бы драгуны не услыхали подземных голосов. – Она в Москве, мною услана еще до нашествия супостата, которое я давно предрёк.

– А вот никак нет, – вкрадчиво прошептал я. – Она у вас такая храбрая, что тайно вернулась, дабы при вас оставаться тайно, пока вами недуг владеет. И коли вы сейчас же свой план исполните, так не только своей жизни лишитесь, но лишите жизни и свою дочь.

Помещик странно похлюпал губами.

– Не может такого быть, – пробормотал он, впрочем, с растерянностью, меня воодушевившей.

Стало мне ясно окончательно, что дочь свою Верховский держал в неведении относительно своей роковой затеи.

– К чему споры? Пойдемте, я тотчас отведу вас к ней, – решительно прошептал я. – Вы убедитесь сами…