Три шершавых языка

Чувство новизны, связанное с переменой обстановки, исчезло относительно быстро. Ничего здесь не было такого, ради чего стоило задержаться хотя бы на неделю. Что-нибудь экзотическое? Ну нет! Единственный ему известный бар находился в гостинице. Там же и ресторан. Местные же питались в основном в небольших лавках, которые у любого добропорядочного иностранца вызвали бы культурный шок от предлагаемых блюд и убранства помещений. Увеселительные заведения выглядели также сомнительно. Да и чего там было веселого? Толпы нищих людей во что-то вечно играли, бросали кости и раздражали всплесками своей радости или отчаяния. Многочисленные зазывалы даром хлеб свой ели, пытаясь привлечь Марка на своем странном языке.

На довольно узеньких улочках мужчины его обходили стороной, опустив взгляд. Женщины и даже бабушки вообще бросались в бег, делая крюк, лишь бы подальше от него. Хотя более смелые молодые девушки при встрече на ломаном английском языке произносили «ай лав юу» и улыбались. Но красоты местных дам Марк не сумел оценить по достоинству.

Уже к концу недели жизни на новом месте Марку все вокруг смертельно наскучило. И хуже того, даже принялось раздражать. И местная природа, и запахи, и погода, и странный язык, на котором болтает весь местный люд. Номер отеля вообще стал обзываться камерой, с редкими выходами заключенного на прогулку. Все же приехать сюда было необдуманным поступком, пусть и невольным. У меня даже нет ни единой надежды, чтобы пару слов когда-нибудь ляпнуть на мандаринском, заключил Марк.

Что же касается номера, куда вселился наш герой, то это был однокомнатный четырехместный люкс, по местным меркам, с ванной, небольшим кухонным гарнитуром и балкончиком. Курт купил его, вышвырнул всю старую мебель и завез свежую из ближайшего города. Также поменял обои на свой вкус. Кроме прочего, в номере обнаружились немалые запасы различной снеди и алкоголя, просто оставленного в ящиках и коробках по всем четырем углам. Бар был также завален спиртным, самым разнообразным, но подобранным скорее с точки зрения любопытства, чем из определившихся вкусовых предпочтений. Холодильник также был набит консервированной икрой, пресервами и закуской с длительным сроком хранения. Хотя многое из того уже пересекло свой срок жизни. В общем, все было готово, чтобы спиться и…

Пистолет он тоже нашел именно в том месте, о каком упомянул Курт. Им оказался сверкающий полированным хромом, идеально вычищенный и готовый к применению Вальтер ППК. Этакий маленький умилительный гаденыш, с которым вряд ли захочешь пойти на серьезное дело, но все же задачи перед ним стояли сверхграндиозные.

Пейзаж из окон открывался вполне просторный, но чего-то чарующего, заставляющего накрепко зацепиться взглядом, в нем не было. В принципе, о номере сказать больше нечего.

Ах да, письмо, я не забыл! Курт не соврал, как никогда никому он не врал. Письмо действительно ждало Марка в довольно неожиданном месте. И где бы вы думали? Черт возьми, в пепельнице! Большая его часть была сожжена дотла, лишь жалкий клочок остался нетронутым. И это был не самый важный его кусок, но самый горький. Там Ангела просила Марка не корить себя за измену в Атлантик-Сити, да и вообще сбросить этот груз с плеч. Ведь это именно она просила Курта подвести его к этому поступку. В силу определенных причин она отдаляла замужество и потому была вынуждена пойти с ним на сделку. Других объяснений она не раскрывала, а скорее, они остались в утраченной части послания.

Марк был в бешенстве, в безграничной свирепой злобе, будто в жерновах переламывающей его со всеми его потрохами. Этим же вечером, нагрузившись алкоголем, он сжег остатки письма, но после, до последней секунды своей жизни, корил себя за это. Это были пусть и горькие, но последние, но единственные слова, что остались ему от Ангелы.

– Когда же ты прекратишь совершать глупости, – орал разгоряченный Марк в свое отражение в зеркале, пробудившись ото сна и осознав свой проступок. – Когда же ты… сукин ты сын?

Глава 50

На самом деле первое знакомство с восточной страной для Марка началось с двухнедельного запоя. Первое время он никуда не ходил, никого не хотел видеть и практически ничего не ел. Только пил и собирал коллекцию из разномастных бутылок на подоконнике.

Но, увы, к величайшему его сожалению пришлось натолкнуться на один маленький жизненный секрет. Даже убежденные алкоголики иногда вынуждены делать перерывы в своем глубоком увлечении. А Марка к этому подвели резкие боли в печени и стихийные рвотные позывы. Переночевав пару суток в обнимку с белым постаментом, он решил сбавить обороты.

Но когда проходил хмель, возвращалось это особое чувство одиночества, чувство стыда. Подозрение, что весь мир кажет на тебя пальцем, кривит лицом и сквозь искаженные в презрении губы называет жалким ничтожеством. Из-за каждого угла, из-под каждого куста, без перерыва, без устали, будто и делать ему больше нечего.