Три слова о войне

Рассвет был хмурым. Небо маскировалось дождевыми облаками. Холодный ветер шелестел брезентом. Паша Морячок на чем свет стоит ругал дневального, застудившего палатку. Тощий солдатик молча возился у печурки, раздувая огонь. Турин лежал под чужим бушлатом, пропахшим соляркой, и пытался осмыслить ночной кошмар. Офицеры нехотя поднимались, сосредотачиваясь вокруг стола, на котором все так же возвышался минометный графин, обрамленный стопками.

– А где Черепанов? – поинтересовался капитан, присаживаясь на лавку.

– Схватил банку с гранатой и понесся, – сибиряк заваривал чай.

– То-то я его во сне не видел, – Турин придвинул дымящуюся кружку. – Все там были, а он куда-то смылся.

– Работа у него такая – быть невидимым.

Утреннее чаепитие сопровождалось шутками насчет московского майора, способного исчезнуть при любых туманных обстоятельствах. Черепанов появился внезапно, охладив прокуренный воздух насмешек. В его руках злосчастная банка дрожала от гнева:

– Я допросил Турпала. Под конец он раскололся. Сказал, что ящик с тушенкой ему будто бы всучил какой-то прапорщик.

– Прапорщик?

– Да, прапорщик с эшелона, который отправился вчера вечером на Москву.

– Я был при отправке, – невзначай вспомнил Турин. – Эшелон охранялся насмерть.

– Черта лысого! Сам знаешь, какая это охрана! – майор грохнул на стол жестяное доказательство.

«А сон-то оказался вещим!» – капитан спешил к рынку. В торговых рядах те же чеченки безмолвствовали в траурных платках, тот же нахальный мальчишка стрелял прожигающими сигаретными взглядами. Джигит отсутствовал. Турин в нерешительности остановился. Мальчишка махнул рукой в сторону кладбища, где темнели последние бронемашины:

– Он – там.

Последнее задание

1

Ханкала еще спала. Темные горы поеживались под наползавшим туманом. Деревья вдоль дороги источали печаль. Оставленные войсками казармы зияли выбитыми окнами, и лишь в нескольких бараках теплился дежурный огонек надежды.

В штабе наблюдалось непривычное для раннего часа оживление. Офицеры сновали по коридорам, создавая видимость занятости. То и дело звучали противоречивые команды, которые, по сути, сводились к одной: иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Капитан Турин, внезапно вызванный в штаб, попытался узнать причину возникшей суматохи, но от него отмахивались: «Не до тебя, братишка!»

– Когда улетаешь домой? – шевельнул квадратной челюстью Сухенько, лишь только капитан доложил о своем прибытии.

– Завтра утром – вертолет на Моздок.

– Удовлетворительно!

Полковник Сухенько третьего дня был назначен командующим группировкой войск в Ханкале. На деле группировка состояла из жалких остатков подразделений, которым предоставлялась высокая честь покинуть последними разоренную Чечню. Сухенько слыл солдафоном, а значит, должен был справиться с поставленной задачей – не оставить врагу ни одной портянки.

«Удовлетворительно» было любимым словечком командующего. Погодные условия, строевая подготовка, товарищеский ужин – все получало у него удовлетворительную оценку. Сегодняшняя обстановка вокруг Ханкалы также оценивалась на «троечку», но с одним минусом – прошедшей ночью генерала Лебедя, гаранта мирных соглашений с боевиками, внезапно отстранили от дел. В воздухе запахло порохом: противник, обладающий многократным превосходством, мог воспользоваться кремлевским кавардаком.

– Говоришь, завтра улетаешь? – командующий барабанил деревянными пальцами по столу. – Стало быть, сегодня успеешь встретиться с Масхадовым и выяснить, будет война или нет. Это – твое последнее задание.

– Товарищ полковник, я понятия не имею, где находится Масхадов, да и не виделся с ним никогда.

– Разговорчики! Бегом!

Турин покинул штаб озадаченным. Искать чеченского предводителя было делом бессмысленным – тот тщательно скрывал место своего пребывания. Всякий, кто отправлялся на поиски, был обречен – в лучшем случае, на неудачу.

Всходило солнце. У контрольно-пропускного пункта тяжелый танк, всю ночь защищавший проход между бетонными глыбами, с урчанием отползал вбок. Подойдя, Турин через проем внимательно пригляделся к запредельной стороне.

Было тихо.

2

У казармы мурманчанин Никита Холмогоров в ожидании смолил сигарету за сигаретой, бросая окурки куда попало. Дневальный, позевывая, наблюдал за ним. В другой раз он пробурчал бы: «Здесь не сорят!» Но сегодня с удовольствием представлял, как боевики будут ползать на карачках, подбирая хабарики вокруг опустевшей казармы.

– Куда запропал? – набросился Никита, завидев неторопливо идущего Турина. – Битый час здесь околачиваюсь.

– Слышал, генерала Лебедя сняли?

– Ты уже все знаешь! – огорчился он. – Я только что общался со своим начальством.

– Чего сказали?

– Сказали никуда не высовываться. В столице никакой ясности нет.

– Понятно.

Друзья присели на скамейку, врытую в землю.

– Завтра улетаю домой, – капитан задумчиво посмотрел вдаль. – Вот напоследок задание получил.

– Эх, мне еще неделю здесь кантоваться. Что за задание?

– Командующий приказал встретиться с Масхадовым, выяснить, будет война или нет.