Три слова о войне

Я даже и не пытался объяснить ей, чем занят в жизни, но она и без того чувствовала, что занятия эти странные, а сам я что-то вроде белой вороны в семейной стае. И все-таки она утешала меня: «Ну, пусть и в чужой своре свой пес будет!»

Внезапно она встрепенулась и пожелала отправиться на летнее пастбище. Захотелось, сказала она мне, еще раз напиться родниковой водички. Ей тогда было около ста лет.

Ее удивило, как это мы до Поживни добрались на машине за час, а она всю жизнь тратила на дорогу два полных дня да еще ночь…

Укрывшись травами, мы провели ночь на свежем воздухе, под звездами, а наутро, едва рассвело, она попросила меня отвести ее в лес на краю нашего выпаса.

Лес был похож на темно-зеленую мрачную крепостную стену. Он был полон росой, смолой и тьмой. Мы уходили в его глубину бесшумно, ноги наши утопали в траве и опавших листьях, мягко пружинивших под нашими стопами.

Не знаю, что это было за дерево, поскольку я родился в городе, на улице без единого растения, но было оно таким толстым, что человек вряд ли охватил бы ствол руками. Кора его была гладкая и серая, по ней стекали крупные смолистые слезы. Если всмотреться в нее, то можно было заметить на ней нечто неестественное – что-то вроде орнамента, или, точнее говоря, письмен. Кожа дерева в этих местах была изрыта и как бы окрашена.

Вдруг баба Иована остановила меня дрожащей рукой.

«Читай, – велела она мне, – читай!»

Тело ее сотрясалось, будто его охватил какой-то безумный внутренний ветер.

«Читай!»

Я произносил буквы, выступившие на дереве: МИЛОВАН 1932. ОБРАД 1933. МИЛОВАН 1935. ОБРАД 1938. МИЛОВАН 1940. ОБРАД 1940. МИЛОВАН ОБРАД МИЛОВАН ОБРАД МИЛОВАН ОБРАД 1941. МИЛОВАН МИЛОВАН МИЛОВАН ОБРАД ОБРАД ОБРАД МИЛОВАН…

Каждый пятый ствол был отмечен их именами, вырезанными в коре дерева детским ножом от скуки, когда они пасли овец, коров и коз, или так просто, чтобы оставить хоть какой-то след во времени. Когда они делали это, еще до того, как уйти на войну, лес был молодым, а стволы только набирали силу, но уже годились для того, чтобы оставить на них свои имена. Но лес все эти годы рос, рос и рос, и вместе с ним раздавались и их имена, до тех пор, пока их давно исчезнувший звук не наполнил своим эхом зеленоватый сумрак, сквозь который начинало пробиваться утреннее солнце.

Баба Иована коснулась кончиками пальцев шершавой поверхности имен своих внуков и раздавила ногой догоревшую сигарету.

После этого она уже не курила.

Длинная кривая палка колдуньи обозначила последней линией в белой пыли день ее смерти.

Ведьма

Стреляя, согласно приказу, по всему, что шевелится, два солдата ровно в полдень встретили на пыльной дороге сельскую ведьму.

По обеим сторонам дороги догорало подожженное село, сквозь которое только что прошла бронетанковая колонна.

За ней последовали поджигатели и грабители, а за ними – психопаты, каторжники и сумасшедшие, только что выпущенные с этой целью из тюрем и психиатрических больниц.

Вся в черных обносках, старуха походила на обгоревшую сороку.

Одна глазница у нее была пустой и белой, из нее изливался свет Млечного пути.

Это была самая знаменитая ведьма этих краев.

Она умела сращивать поломанные кости, привораживала неверных, разводила чары, помогала молодухам понести от любимого, снимала порчу, выливая в казан с холодной водой расплавленные свинцовые пули, которые, шипя, превращались в таинственные фигурки, по которым она читала будущее и угадывала смертный час.

Первый солдат поднял автомат, чтобы срезать ее, но старуха остановила его жестом костлявой руки, на которой, казалось, не было ни грамма мяса. Только кости и пергаментная, как у старой черепахи, кожа.

«Я старая баба… – сказала она надтреснутым голосом. – Девяносто мне уже. Мне бы еще годик-другой пожить!»

Первый солдат поднял ствол, который было опустил в землю.

«Послушайте, детки! – уставила она на них свою палку. – Тот, что убьет меня, не проживет и шести часов!»

«Пошла, старая!» – процедил первый солдат и, не вынимая изо рта сигаретки, выпустил в нее очередь.

Второй солдат начал палить по желтому псу, но тот скрылся от него в кустах.

Она упала на дорогу неслышно, как тень…

Пять часов шастали они по селу и окрестностям, убивая живность, овец, детей и стариков; ели и пили все, что находили, и тут на повороте дороги вновь появился желтый пес.

Солдаты принялись палить по нему, но он бежал, ловко уворачиваясь от них, к желтому дому, который каким-то чудом остался невредим, прикрытый густым кустарником.

Принадлежал он, видимо, зажиточному человеку, вернувшемуся из Европы с заработков.

Шесть белых колонн поддерживали помпезный портик, а на газоне стояли гипсовые карлики и фонари в облике грибов.

Первый солдат обошел дом и пробрался через черный ход в кухню.

Второй сквозь окно вломился в столовую.

Все было в идеальном порядке.

На кухонном столе лежала записка, а рядом с ней – десять бумажек по сто долларов каждая.

Не заглянув в записку, первый солдат собрал доллары и затолкал их в карман камуфляжной куртки.