Три солнца. Повесть об Уллубии Буйнакском

Она произнесла эти слова с такой убежденностью и страстью, что все притихли.

Аня первая осушила до дна свой бокал. Ажав слегка поморщилась: она терпеть не могла женщин, пьющих вино. Увидев выражение лица матери, Зумруд только слегка пригубила свой бокал и тотчас же поставила его на стол.

Но Аня ничего не замечала. Какое-то странное волнение охватило ее.

Вдруг ее словно осенило.

— Послушайте! — крикнула она. — Давайте гадать! Хотите? Я вас научу… Дайте мне какую-нибудь книгу! Все равно какую… Лучше, конечно, стихи…

Тату, улыбнувшись, подала ей томик Лермонтова.

— О! Лермонтов? Отлично! Мой любимый поэт… Ну? Кто первый?.. Что же вы молчите? Неужели никому из вас не хочется узнать свое будущее?.. А-а, испугались?.. Ну ладно, начнем с меня!..

Зажмурив глаза, она раскрыла наугад книгу. Медленно и торжественно прочитала вслух:

— Напрасно женихи толпою

Спешат сюда из дальних мест…

Немало в Грузии невест;

А мне не быть ничьей женою!..

На свете нет уж мне веселья…

Святыни миром осеня,

Пусть примет сумрачная келья,

Как гроб, заранее меня…

Аня умолкла. Все невольно притихли.

— Ну вот, — сказала она упавшим голосом. — Так я и знала…

И такая тоска прозвучала в этом ее возгласе, что даже Уллубий, не верящий ни в какие гадания, невольно вздрогнул.

— Фу ты, глупость какая! — громко сказал он, стараясь веселым тоном разрядить напряжение. — Какая чепуха! Предрассудки!..

— Нет! Не предрассудки! — упрямо покачала головой Аня. — Не спорь, я знаю: это моя судьба…

В глазах ее блеснули слезы.

— Дай-ка мне, — вдруг сказала Тату, протянув руку к отброшенной книге.

В комнате стояла тишина: игра захватила всех.

Тату проделала то же, что и Аня: зажмурилась, раскрыла книгу. Когда она подносила раскрытую книгу к глазам, на губах ее появилась насмешливая улыбка, словно говорящая, что она не придает этому гаданию ровно никакого значения. И вдруг улыбка медленно сползла с ее лица.

— Ну что?!. Что там?!. Читай! — послышались голоса.

— Не стану я это читать! — нахмурившись, сказала Тату.

— Нет уж! — крикнула Аня. — Это нечестно! Никаких тайн! Читай!

Пожав плечами, Тату прочла:

— В полдневный жар в долине Дагестана

С свищом в груди лежал недвижим я;

Глубокая еще дымилась рана,

По капле кровь сочилася моя…

- Ну, это, слава аллаху, не про тебя! — облегченно вздохнула Ажав. — Это ведь про мужчину, а не про женщину…

— Да, это не про меня, — согласилась Тату. И, помолчав, добавила: — Про меня там дальше…

— Не надо! Хватит! — крикнула Аня. Она уже жалела, что затеяла все это.

Но Тату, покачав головой, продолжала читать:

— И снился мне сияющий огнями

Вечерний пир в родимой стороне.

Меж юных жен, увенчанных цветами,

Шел разговор веселый обо мне.

Но, в разговор веселый не вступая,

Сидела там задумчиво одна,

И в грустный сон душа ее младая

Бог знает чем была погружена;

И снилась ей…

Голос ее дрогнул. Казалось, вот-вот она расплачется, захлопнет книгу и выбежит из комнаты. Но усилием воли она заставила себя дочитать до конца:

— И снилась ей долина Дагестана;

Знакомый труп лежал в долине той;

В его груди, дымясь, чернела рана,

И кровь лилась хладеющей струей.

Все сидели, словно оцепенев.

— Да ну вас, девушки, с вашим гаданием! — прервал тишину Уллубий. — Тоже придумали занятие…

— Это я виновата, — растерянно улыбаясь, сказала Тату. — Надо было по Пушкину гадать. А у Лермонтова все стихи такие…

Аня, то ли желая рассеять тягостное впечатление, оставленное ее затеей, то ли просто потому, что настроение ее вдруг резко переменилось, схватила за плечи Гаруна и потащила его к роялю. Гарун, тряхнув волосами, сел на вертящуюся круглую табуретку, задумался на мгновение и ударил по клавишам.

Аня, положив руки ему на плечи, сказала умоляюще:

— Сыграй нам знаешь что? Романс Чайковского «Страшная минута». Ты его должен знать!..

Гарун стал подбирать мелодию. Но нетерпеливая Апя уже пела, не дожидаясь аккомпанемента:

Ты не знаешь, как мгновенья эти

Страшны для меня и полны значенья,

Как меня смущает это молчанье!

Я приговор твой жду, я жду решенья,

Иль нож ты мне в сердце вонзишь?

Иль рай мне откроешь?

Ах, внемли ж мольбе моей!..

Она пела, не сводя с Уллубяя своих мрачных, вопрошающих глаз.