Три солнца. Повесть об Уллубии Буйнакском

— Молчи, пес! Вражье отродье! — послышался ответ. На солнце блеснули лезвия кинжалов. Уллубий и Кадырага не успели оглянуться, как началась свалка. Раздался истошный женский визг и плач. Кто-то уже лежал на земле раненный, а может, и убитый. Земля обагрилась кровью.

— Прошу тебя, Уллубий! Уйдем отсюда! Теперь их уже не остановить!

— Что ты? Разве можно? Надо разнять их!

— И не пытайся! Если дошло до поножовщины, никакие уговоры не помогут. Разве только аксакалов позвать. А тебе здесь ни минуты больше нельзя оставаться. Уйдем, прошу тебя! Сам пропадешь и делу не поможешь!

Кадырага почти насильно увел Уллубия в дом и запер за ним дверь, а сам побежал во двор. Оставшись один, Уллубий долго ходил по комнате из угла в угол, размышляя о случившемся. Да, многое ему придется пересмотреть, многому еще предстоит научиться. Как видно, он недооценил накал страстей, кипящих тут, да и темпераментный нрав своих соплеменников. Немало времени пройдет, пока удастся внести хоть какую-то ясность в их горячие головы.

Вернулся Кадырага и сказал, что убит Батыр — тот пожилой горец, который первым взял слово, и тяжело ранены еще трое молодых парней.

В эту ночь Уллубий и Кадырага долго не могли уснуть. Чуть ли не до рассвета горячо обсуждали они события, происходящие здесь, в этом старинном кумыкском ауле, и далеко-далеко отсюда, на севере, в столице огромной России — Петрограде.

Все уже было давно переговорено, решили до утра хоть ненадолго вздремнуть. Но Уллубию не спалось. Он думал о том, что сейчас, как видно, в каждом дагестанском ауле люди накалены не меньше, чем здесь. Крестьянство — самая темная, самая неустойчивая часть населения. Эту колеблющуюся отсталую массу можно увлечь за собой любыми лживыми лозунгами, и в особенности здесь, на Кавказе, где все до предела осложнено национальными и религиозными предрассудками…

Во дворе послышались шаги, чьи-то громкие голоса. Уллубий толкнул в бок уснувшего Кадырагу:

— Кадырага! Проснись! Слышишь? Во дворе какие-то люди!

— Какие там могут быть люди? Откуда? Тебе померещилось, — отвечал ничего не понимающий Кадырага. Но тут раздался громкий стук в дверь, и Кадырага вскочил как ужаленный. Лихорадочно натягивая на себя рубашку, он громко спросил:

— Кто там?

— Открой! Дело есть!

— Какое еще дело?

Надев чарыки и пояс с кинжалом, Кадырага неторопливо пошел открывать дверь: он узнал голос своего двоюродного брата. Слух не обманул его: это действительно был он, Асадулла. С ним еще один человек, незнакомый: его Кадырага видел первый раз в жизни.

— Чего тебе, Асадулла? — спросил он, изо всех сил стараясь казаться спокойным, хотя на самом деле у него были все основания тревожиться: Асадулла давно уже покинул их родной аул; ходили слухи, что он пошел служить то ли к Узун-Хаджи, то ли к полковнику Алиханову.

— Кто у тебя тут? — спросил Асадулла строго, сразу дав понять, что явился сюда среди ночи не с родственным визитом, а как лицо официальное.

— А тебе что за дело? — вспыхнул Кадырага. Тон Асадуллы сразу вывел его из себя.

— Спрашиваю, — значит, есть дело. Отвечай! Кто здесь у тебя?

— А тебе кто нужен? — Кадырага явно тянул время: он заметил, что Асадулла и его спутник были вооружены с головы до ног.

— Нам нужен твой гость! — отрезал Асадулла.

— Вах! На что понадобился вам мой гость? — усмехнулся Кадырага, делая вид, что все еще не понимает, зачем пришел Асадулла.

— Слушай, Кадырага! Ты мне не чужой. Не хотелось бы, чтобы у нас с тобой дошло до… — он не договорил, до чего именно, а сразу перешел к существу дела. — Выдай нам твоего гостя, и мы оставим тебя в покое. Отдай нам его добром, а не то хуже будет. Таков приказ.

— Чей приказ?

— Не твое дело!

— Вах! Где это видано, чтобы горец с папахой на голове добровольно отдал своего гостя в руки его врагов! — нахмурился Кадырага. — Да ты, видать, рехнулся!

— Хватит болтать! — решительно вмешался в разговор спутник Асадуллы, хватаясь за рукоятку кинжала. — А ну, прочь с дороги!

— Ах ты, щенок! — вскипел Кадырага. — Ворвался среди ночи в чужой дом да еще командуешь!

Отойдя к стене, он скинул накинутую на плечи черкеску и обнажил свой кинжал.

Тут с громким криком выскочила в прихожую Аба. А за ней, не выдержав, вышел из комнаты навстречу незваным гостям и Уллубий. Молча шагнув вперед, он заслонил собою Кадырагу и, как был, в летней рубахе, без фуражки, безоружный, встал, скрестив руки, перед людьми, пришедшими сюда, чтобы схватить его.

— Шли бы вы отсюда, молодые люди, — спокойно сказал он. — Если я вам нужен, приезжайте в Шуру. Я там живу открыто, ни от кого не прячусь. А здесь, в ауле, и так уже нынче пролилось довольно крови. Хватит.

Аба тем временем успела сунуть мужу пистолет. Оттеснив Уллубия плечом, Кадырага направил дуло пистолета прямо в лоб своему родственнику и крикнул:

— Асадулла! Ты меня знаешь! Я не из тех, кто добром отдаст гостя в руки врагов! Убирайся-ка отсюда подобру-поздорову, если не хочешь, чтобы я тебе сейчас третий глаз просверлил меж бровей! Не погляжу, что мы с тобою одного рода! Честно говорю, лучше уйди!