Три солнца. Повесть об Уллубии Буйнакском

— Час от часу не легче! — воскликнул Уллубий.

— Пока ничего страшного не произошло, — продолжал Коркмасов. — Говорят, что Узун-Хаджи, выехавший им навстречу, произвел на них неблагоприятное впечатление и воротился назад, так ни до чего и не договорившись… Похоже, что турки с нами воевать не собираются.

— Зачем же тогда они сюда пожаловали?

— На всякий случай. Говорят, что, если возникнет угроза со стороны русских, будут защищать ислам и шариат.

Да, ситуация была довольно сложная.

— Там у вас в казармах какой-то скандал назревает? — спросил Уллубий и кинул быстрый взгляд на Ляхова, который сидел, не вмешиваясь в общий разговор, и хмуро курил. Лицо его загорело до черноты, вылинявшая гимнастерка потемнела от пота. Видно было, что он явился сюда прямо из какой-то очередной боевой передряги.

— Кто вам сказал? Откуда эти слухи? Видали? — повернулся Махач к Ляхову. — Уже до Петровска докатилось!

Ляхов понял, что отмалчиваться больше не годится. По тому, как нервно и возбужденно заговорил этот всегда спокойный, уравновешенный человек, видно было, что обстановка и впрямь накалена до предела.

— Третий день заваруха идет! Того и гляди, стрелять друг в друга начнем! Вы как хотите, а я с себя снимаю всякую ответственность! И даю команду об эвакуации астраханцев из Шуры!.. Не для того мы тут кровь проливали, чтобы потом от своих же терпеть издевательство! Кончилось мое терпение! Хватит!

С трудом успокоив вконец разнервничавшегося Ляхова, Уллубий попросил его более или менее связно изложить все обстоятельства дела. Наконец с грехом пополам он понял, что произошло. Весь сыр-бор разгорелся из-за старой, негодной пушки, еще времен Шамиля. Эту пушку взяли в числе трофеев после боя под Аркасом, в котором принимали участие и местные, дагестанские части, и отряд Ляхова. Несколько дней спустя кто-то из дагестанцев похвастался, что это они отбили у врага пушку. Астраханцы оскорбились: они искренне были уверены в том, что трофей по справедливости должен принадлежать им. Слово за слово — и пошло, покатилось.

В одну из ночей дагестанцы тайно выкрали у астраханцев злополучную пушку и перетащили ее к своим казармам. Наутро, увидев, что их обвели вокруг пальца, астраханцы толпой ринулись за своим трофеем. Дело дошло до того, что на улицу нельзя было выйти. Могло кончиться кровопролитием, произошла перестрелка.

Рассказав всю эту историю, Ляхов, уже слегка успокоившийся, высказал все-таки твердое убеждение, что эти два отряда не могут больше находиться на одном фронте.

— Да, дело серьезное, — подтвердил Махач. — Я пытался утихомирить наших, но результатов пока не добился.

Попробуйте вы, Уллубий, поговорить с ними. Может быть, вам и удастся то, что мне пока не удалось…

Уллубий понял, что действовать тут надо крайне осторожно. Ляхов — человек выдержанный и вполне надежный. Умный, опытный командир, прекрасный товарищ. Но обстановка сейчас такова, что с дагестанцами должен поговорить свой брат, дагестанец. В то же время тут нужен человек, который и для астраханцев был бы своим. Махач для них — чужой. Им будет казаться, что он поневоле примет сторону дагестанцев. А Уллубий для них все равно что тот же Ляхов. Да, пожалуй, Гамид был прав, что срочно вызвал его сюда…

Весть о том, что в казармы приехал Буйнакский, мгновенно облетела весь полк. Из бойцов мало кто знал Уллубия в лицо, но имя его знал каждый. Всем было любопытно поглядеть: каков он, Уллубий Буйнакский? Что он им скажет? Как себя поведет?

Все, кто был в казармах, высыпали на площадь.

Уллубий сразу, что называется, взял быка за рога. Без всяких предисловий, с ходу отметая все церемонии, отказавшись даже от того, чтобы Абдурахман официально представил его бойцам, он обратился к ним по-кумыкски:

— Товарищи! Я прибыл сюда со специальным дипломатическим поручением: поделить между вами эту несчастную пушку…

Все засмеялись.

— Жаль, конечно, что нельзя разрубить ее пополам, — невозмутимо продолжал Уллубий. — Это был бы, наверное, самый лучший выход. Но поскольку это невозможно, я хочу попросить астраханцев, чтобы они ее вам подарили.

— Еще чего!

— Нечего их просить! Пушка и так наша!

— Чужого нам не надо, а своего не отдадим! Столько раздражения было в этих запальчивых выкриках, что Уллубий мгновенно почувствовал: шутки кончились, никакими остроумными репликами обстановку уже не разрядить.

— Друзья мои! — заговорил он уже серьезно. — Астраханцев привел сюда я. И за все их действия, за каждое их слово, за каждый поступок я готов отвечать, как за самого себя!

Толпа притихла. Уллубий безошибочно сумел найти единственно верный тон.

— Только одно хочу вам напомнить, — продолжал он негромко в мертвой, напряженной тишине. — Они гости наши. И приехали сюда не на заработки, ее ради сытной еды и вкусного питья. Оставив семьи, оставив голодных, измученных детей и жен, они пришли сюда с единственной — святой, бескорыстной целью: помочь нам отстоять свободу, оплаченную нашей кровью. А вы…

Он оборвал свою речь на полуслове и горько махнул рукой.

Толпа растерянно молчала. И вдруг всех словно прорвало.