Три степени свободы (СИ)

Конечно, я не собирался его отпускать. Кто отпускает мясо? Мой отец в прошлом, будучи также Главным Советником Короля, жил в этом доме, как и мой дед, и раз в несколько лет, когда кто-нибудь да подкрадется из леса… Вопрос всегда решался одинаково: либо убийство на месте, либо наказание, а уже после — убийство, либо вопрос «Ты хочешь вернуться на болото?», а после закономерного «Да, пожалуйста!» — убийство.

Никто не отпускает зверей, но этому даже повезло — принял ванну перед кончиной. Не каждый зверь моется в горячей воде хоть раз… Если бы я мог смотреть на грязь, он бы не был таким счастливым. Но я всегда ненавидел уродство и мерзость.

— Нет, господин Ореванара, — он по-прежнему не смел поднять голову, но голос звучал уверено.

Нет? Повисло молчание, я был вынужден взять несколько минут на раздумья. Что означает «нет» от зверя?

— Разве ты не хочешь вернуться к близким? Родителям? — я снова заговорил, не меняя тона.

— Нет, у меня нет родителей, — наконец, он поднял голову, но посмотреть мне прямо в глаза все еще не смел. — Я бы хотел прислуживать вам, господин Ореванара. Я буду хорошим слугой, я быстро учусь. И я никогда не дотронусь до ваших чистых и превосходных цветов своими грязными мерзкими руками.

Новое молчание легло поверх старого, и я снова был вынужден взять несколько минут на обдумывание сложившейся ситуации. Теперь то я понимаю, какую ошибку я совершил тогда, ответив:

— Ты будешь рыть ямы и таскать землю, и никогда не уйдешь в лес, к своему болоту.

— Да, господин, благодарю, господин! — и он упал на колени в глубоком поклоне, и только нелепость и неловкость мешка выдавала, что он делал это впервые.

— Поднимись и разденься, — отдал я приказ, а сам тем временем убрал все распечатанные письма под стол. И запер на замок.

Когда мое внимание вернулось к новому слуге, он все еще не был раздет. Он пытался управиться с завязками, и взгляд его метался от угла к углу по всей комнате. Это меня притомило.

— Быстрее.

Зашевелился еще быстрее, закопошился, стянул с себя рубашку, отбросил и начал расправляться со штанами. Когда он спустил их, я поднялся.

— Как тебя зовут? — необходимо было имя для мальчика.

— Т-тай, я — Тай, господин Ореванара, — может, ему было холодно, и поэтому голос его дрогнул.

— Тай… — повторил я, и отвращение почувствовалось на языке. — Какое уродливое, дикое имя.

— Простите за мое уродливое, дикое имя, господин, — поспешил извиниться слуга, и мне польстило это подчинение.

— Тебя будут звать… — я подошел уже совсем близко к нему и задумывался не над именем, а над тем, что этот мальчик двенадцати лет от роду всего на голову ниже меня. — Ты будешь Тилла.

Молниеносного «да, господин» не последовало. Кажется, ему не понравился «Тилла», но выбора не было, так что я все же услышал через какое-то время покорное:

— Да, господин Ореванара, — и кивок.

Обходя его по кругу, я всматривался в голое тело на предмет мерзости, но ничего, кроме светлой и гладкой кожи, не находил. Не было даже родинок. И что еще более странно — шрамов не было также. Только свежие синяки на коленях, локтях, на кистях, и на плечах следы чужих сильных пальцев.

Встав прямо перед ним, я задрал его лицо вверх, схватив за вымытые волосы, и всмотрелся в чужое лицо. Ничего благородного, но и дурного в нем не было заметно, Детское лицо… без наивности.

Отпустил его голову и прошел к дверям, и, прежде чем уйти к себе в покои, бросил в его сторону:

— Одевайся и попроси Иссала тебе все объяснить.

— Да, господин…

*

— Одевайся живее, а! — Иссала раздражала моя медлительность. — Мы и так на купания убили много времени.

Я пытался сладить с приятно пахнущей одежкой, но эти веревочки… Не понимал я, что к чему.

— Да смотри ты! — ему надоело наблюдать за мной и, вырвав из моих неловких рук веревки, быстро с ними разобрался. — Это называется «завязывать», какой же ты все-таки идиот!

Он одел меня в такую же одежду, в которую был одет сам. И все время, пока мы снова куда-то шли, он бубнил: «Стоило мне его одевать? Или надо было в его лохмотья? Нет-нет, господин бы не смог смотреть».

Мы дошли до массивной двери, и Иссал постучался, прежде чем войти.

Я думал только о том, что там будет господин Статуя, и ноги не двигались.

— Заходи, — услышал я шепот Иссала. — Быстрее!

Мне тяжко дался первый шаг, но остальные были уже легче. Я зашел в комнату, наполненную большими свечами, а увидев господина в кресле, потупил взгляд.

— Оставь нас, Иссал, — голос господина был таким спокойным, и для меня это было очень непривычно.

У нас там, в лесах на болотах, голоса резкие и низкие. И чем утробнее голос, чем более грозный, тем лучше.

Иссал ушел, закрыв за собой дверь, и мы остались с господином вдвоем.

Я не знал, что от меня ожидают, что нужно делать, чтобы заслужить расположение господина. Господина, который сам пока ничего не делал.

— Ближе, — наконец я услышал призыв к действию и осторожно пошел к столу, пока он не произнес: — Стой.

И я остановился, не смея даже шелохнуться.

— Сколько тебе лет? — внимание господина обжигало, я едва услышал вопрос.