МОРИС ЛОМЬЕ
живописец
Специализация: портреты новорожденных
и сцены крещения
– Ломье?! Что это значит?.. – Виктор поднял голову: перед ним стоял старый знакомец в бархатном костюме и черной широкополой шляпе.
– Легри! Вот уж не ожидал вас встретить! Это чей карапуз, ваш? И твой? – последний вопрос Морис Ломье с улыбкой адресовал Таша, но та отвернулась с таким видом, будто они не знакомы.
– Неужто вы потеряли интерес к рыбацким лодкам и закатам на озере Бурже? – осведомился Виктор, еще раз поглядев на визитную карточку.
– Представьте себе, да. До смерти надоело малевать открытки и наблюдать, как Мими превращается в мещанку, которую интересуют только шляпки с перьями и покупка мебели в кредит у Дюфайеля. После эпических скандалов мы пришли к компромиссу: она перестает опустошать наш кошелек, а я берусь запечатлевать на холстах представителей рода людского.
– На мой взгляд, младенцы гораздо ближе к лягушкам, чем к Homo sapiens, – задумчиво сообщил Виктор.
– По́лно вам! Младенец – это обещание стать человеком, в нем заключено столько задатков и возможностей!
– И еще это обещание выплатить ваши кредиты у Дюфайеля, – хмыкнул Виктор. – Такая возможность!
– Мой дорогой Легри, вы совсем не романтичны, зато честны. В любом случае моя идея заняться портретами новорожденных сулит неплохой доход, несмотря на конкуренцию со стороны фотографии. Раз уж вы стали отцом, мой талант в полном распоряжении…
– Моей дочери? Нет уж, благодарю вас. Не забывайте, что я фотограф-любитель, а Таша – не менее одаренный художник, чем вы.
– Полагаю, обращаться с тем же предложением к вашей сестрице, вон той чернокудрой Венере, нет смысла, – вздохнул Морис Ломье. – А ведь когда-то она поддалась моим чарам… Пойду-ка я, пожалуй, пока ее муженек, ваш доблестный напарник, не испепелил меня взглядом. Честь имею, Легри! – Живописец приподнял шляпу и направился к компании кумушек, ахавших от умиления вокруг пухленькой девчушки с белокурыми кудряшками.
Девчушка была полной противоположностью Дафнэ – та, стройненькая, с прямыми черными волосами, заплетенными в косичку, походила на маленького индейца. Сейчас она как раз затеяла исполнить боевой танец охотников за скальпами вокруг коляски спящего братика, и Эфросинья поспешно увела ее гулять по аллеям Люксембургского сада. Они похихикали над мальчишкой с огромным соломенным чубом – считалось, что такая прическа защищает детей от удара лбом при падении – и остановились у тележки мороженщика. Пока Дафнэ лакомилась лимонным шербетом, подставляя ветру игрушечную целлулоидную мельницу, бабушка разглядывала прохожих. Она даже подскочила, завидев красотку в капоре и платье из органди, украшенном букетиками фиалок. Красотка вышагивала под ручку с упитанным господином гораздо старше ее. Черный костюм, нарукавная повязка, антрацитовый цилиндр и галстук свидетельствовали о том, что господин носит траур.
– Ой батюшки, Иисус-Мария-Иосиф, это ж та бесстыдница, княгиня, понимаете ли, голышом перед всем честны́м народом выступавшая! Срам-то какой – подцепила благородного вдовца, подумать только, у него ведь жена заживо сгорела, не прошло и трех месяцев. Ох какой страшный пожар был на том Благотворительном базаре, а погибли-то в основном женщины – мужчины к выходу ломились не разбирая дороги, по головам шли, тростями размахивали, прокладывая путь, шкуру собственную спасая! – разворчалась Эфросинья, стараясь не замечать ироническую улыбку Эдокси Максимовой, которая конечно же тоже ее узнала.
– Баба Фосинья, ты со мной говолишь? – спросила Дафнэ.
– Нет-нет, золотко, это я сама с собой. Пойдем посмотрим на парусные лодочки.
Эдокси между тем сказала своему спутнику, Станиславу де Камбрези, что ненадолго отлучится, и величественно направилась к фонтану Медичи. Она только что установила местонахождение того, кого разыскивала взглядом с тех пор, как увидела старую ведьму, гуляющую с внучкой.
По счастью, Виктор, наблюдавший, как Таша заботливо протирает влажной салфеткой лоб и щечки ребенка, заметил княгиню Максимову до того, как на нее обратил внимание Кэндзи, и бросился на перехват.
– Какая приятная встреча! Как вы поживаете? Я слышал о безнравственном поступке Ольги Вологды, сбежавшей с этим англичанином, Алистером Пейлтоком. А что же месье Розель? Он оправился от такого удара?
Эдокси яростно взмахнула кружевным веером:
– Дорогуша, умоляю вас, давайте не будем о грустном. Амедэ обвинил меня в том, что я оказала дурное влияние на его дульсинею. Потом повестка в суд на слушание по делу Ламбера Паже его так взбесила, что он выставил меня на улицу. А ведь до этого все было так хорошо, у нас установилось полное взаимопонимание… Я уже собиралась вернуться к своему обожаемому князю в Санкт-Петербург, но мне предложили потрясающую роль в кабаре «Диван Жапонэ» на Монмартре. Премьера назначена на сентябрь. Представляете, я там даже буду петь: