Три стороны моря

Это все равно, как если бы он принужден был стереть с лица земли одну Елену ради сохранения другой. После того, как избранный назван, не может быть выбора, выбор сделан. Но это не прибавляет счастья. Того, которое любой ценой.

Аякс имел надежды на благоволение Афины. Это Афина избрала Одиссея. Теламонид ей нравился. Одиссей был лучше.

Аякс был идеальным героем прошлого. Вот чем он напоминал Гектора. А Бакху он еще чем-то напоминал Мес-Су.

Хотя, возможно, только лишь фигурой. В любом случае Мес-Су повезло больше.

— Я не хотела смотреть, но он убил себя, да?

— Он бросился на меч с восходом солнца.

— Лучше бы ты оставил его безумным.

— Ты действительно считаешь, что так было бы лучше?

Афина подумала.

— Нет.

Дионис кивнул, точно как вчера. И, точно как вчера, продолжил:

— Я там позаимствовал стадо этих животных. Я бы мог сам возместить владельцу. Но я подумал, что это твой избранный сидел в шатре с Атридесами.

— Ты щепетилен со смертными.

— Стадо баранов — все, что имел попавшийся под руку смертный. Дай ему взамен чуточку силы.

— Что ему дать, удачу или мудрость?

— Это пастух. Он философ. Дай ему чуточку мудрости.

Афина усмехнулась.

— Как, ты говоришь, его зовут?

Дионис сделал отрицающий жест:

— Нет-нет, это просто пастух. Его жизнь течет в мире и забвении. Не надо тащить его в нашу историю.

Песнь девятнадцатая

Леопарды! Он забыл о них… На каждом шагу в этих воспоминаниях: забыл, вспомнил, память умерла, память вернулась. С ума сходят другие, но лишая их разума — кого навсегда, кого на время — он и сам приобретает щепотку сумасшествия. От каждого по чуть-чуть, полное безумие!

Маленькая девочка стояла, широко раскрыв глаза. Так расширялись зрачки у маленькой Кассандры. Кассандра давно выросла, это другая маленькая девочка.

Девочка стояла, а леопарды не трогали ее. Откуда она взялась, почему забрела сюда, в эти камыши — никто не скажет. Она была бы уже растерзанным трупиком, хуже баранов Аякса. Но она стояла, и дышала, и удивлялась, и даже страх, кажется, прошел.

Потому что это были его леопарды. Сумасшедшие.

Они глодали гроздья прямо с виноградников, гроздья вместо самих виноградарей. Пятнистые кошки истощали, ребра обтянулись леопардовой кожей. А какая же еще у них может быть кожа, они ведь леопарды. Были — леопардами, когда-то, до встречи с Дионисом.

Это испытание, сказал он себе, модель, план. Два существа, которые не люди — проба творческих сил. Он бы сказал — проба стила, если б смертные его ареала знали буквы и имели писцов, как жители страны Кемт. Его кошки, способные свалить быка, скоро свалятся в обморок, в два обморока, если он не отпустит их.

Они не могли тронуть девочку. Они изничтожали друг друга тем, что во власти Афродиты было любовью, переходя под крыло Артемиды — размножением, а у него, нового бога, — как назвать-то?

В общем, они не умели остановиться.

Девочка увидела раньше времени, как это бывает. Девочка не могла бы увидеть такого нигде. Ни у собак, ни у каких-то еще животных. Потому что только две пятнистые кошки испытали на себе кое-что, привнесенное в мир Дионисом.

Дионис погладил девочку по голове. Та подняла на него большие изумленные глаза. К сожалению, у нее один путь в жизни. Достигнув совершеннолетия, она начнет искать неземного и сделается менадой, полубезумной вакханкой.

А может, к счастью.

Парис и Елена долгое время были счастливы. Во-первых, у них не было детей. Во-вторых, все вокруг им завидовали, многие ненавидели. В-третьих, жизнь их могла оборваться в любой следующий день. Эти три вещи, взятые вместе, способны сделать счастливым кого угодно.

Но Парис был счастлив без остатка. Елена ждала чего-то еще.

Наивные люди! Они-то думали, Елена Прекрасная разрывается между любовью и долгом, между страстью к Парису и отчаянием, что стала причиной войны, предала мужа… Если б они знали, если б могли догадаться…

Изумительной красоты лазутчик тосковал в чужой крепости.

Проснувшись этим утром, девушка с нездешней кожей сразу вспомнила вчерашний обморок. И подлинное, новое счастье: в чужой крепости она под защитой.

А эти люди вокруг — что ж, они в большинстве своем да, беззащитны.

— За стенами Трои прошлой ночью собрались сразу пять избранных. Вам не кажется, что это много? И среди них ни одного нашего.

Гера, Посейдон и Аид, трое старших в пантеоне, сошлись вместе, чтобы обсудить положение дел.

— Мой супруг не желает обращать на это внимания.

— Возможно, он все предвидит.

— А ну-ка напомните подземному отшельнику, кто там да с кем?

— Кассандра, безумная дочь Приама.

— Чья?

— Фебби.

— А еще?

— Парис, Эней, Одиссей и эта африканская девка.

— А, ее новичок назвал?

— Именно.

— Джуна забыла об Агамемноне, — сказал Посейдон.

— Да, еще мой Атрид. Но он всегда по эту сторону Троянской стены.

— О нем я помню, — нехорошо ухмыльнулся Аид. — Он явится раньше других.

— Я постараюсь, чтобы раньше других к тебе явился Одиссей, — сказал Посейдон.

— А он чей, Марсов?

— Нет. Он принадлежит Нике.

— А кто же?

— Ты совсем отвык от света! — возмутилась Гера. — Мы тебе безразличны. Марсик выбрал Энея.

— И весьма неудачно, — резюмировал Посейдон.