Три товарища

Когда мы вновь переезжали через хребет, солнце уже исчезло, а на востоке между поднимающимися облаками повисла бледная и ясная луна. Мы ехали обратно. Колеса в цепях, монотонно шурша, катились по дороге, стало совсем тихо, я сидел неподвижно, боясь шелохнуться, и чувствовал на своем сердце слезы моей Пат, словно там кровоточила рана.

* * *

Через час я сидел в холле. Пат была у себя, а Кестер отправился на метеостанцию — узнать, ожидается ли снегопад. Вечер выдался серый и мягкий, как бархат. Сквозь легкий туман проглядывал месяц в венце. Вскоре появился и подсел ко мне Антонио. Поодаль от нас, за одним из столиков, сидело какое-то, я бы сказал, пушечное ядро в грубо-шерстяном спортивном костюме с чрезмерно короткими штанами «гольф». Младенческое лицо с толстыми губами и холодными глазками венчал круглый, розово-красный и совершенно лысый череп, голый, как бильярдный шар. Рядом сидела узкокостая худая женщина с глубокими тенями под глазами и с каким-то молящим, горестным взглядом. Пушечное ядро было явно оживлено, голова его непрерывно двигалась, ладошки описывали в воздухе гладкие и округлые линии.

— Как все-таки чудесно здесь, наверху, просто удивительно хорошо! Эта панорама, этот воздух, это питание! Тут тебе действительно должно быть просто здорово…

— Бернгард, — тихо сказала женщина.

— Действительно здорово! И мне бы так когда-нибудь. Так тебя лелеют, так ухаживают за тобой! — Он залился маслянистым хохотком. — Впрочем, ты достойна этого…

— Ах, Бернгард, — уныло произнесла женщина.

— А что, а что? — радостно гудело ядро. — Ведь лучше и не придумаешь! Ты здесь просто как в раю! А ты знаешь, что творится там, внизу? Не знаешь! А мне завтра снова надо погрузиться в эту кутерьму! Благодари Бога, что ты так далеко от всего этого! Я же очень рад — воочию убедился, как тебе здесь хорошо.

— Да нехорошо мне, Бернгард, — сказала женщина.

— Что ты, милая, — бодро затараторил Бернгард, — хныкать не надо! Что же тогда говорить нашему брату! Ни минуты передышки, везде сплошные банкротства… Не говорю уже о налогах… Хотя работаем-то мы в общем с охоткой…

Женщина ничего не ответила.

— Экий бодрячок! — сказал я Антонио.

— Да еще какой! Я наблюдаю его с позавчерашнего дня. Любая попытка его жены что-то сказать разбивается о его неизменное: «Да здесь же тебе просто чудесно!» Он, знаете ли, ничего не хочет замечать — ни ее страха, ни ее болезни, ни ее одиночества. Видимо, давным-давно живет в Берлине с каким-то себе подобным пушечным ядром женского пола, а сюда приезжает раз в полгода и, потирая жирные ручки, наносит жене, так сказать, протокольный визит. А сколько жизнелюбия в этом типе, помышляющем только о том, что удобно ему! Лишь бы ни во что не вникать!.. Такое здесь часто можно увидеть.

— Эта женщина здесь давно?

— Да уже около двух лет.

Через холл с хохотом прошла стайка молодежи. Антонио засмеялся.

— Они с почты. Послали телеграмму Роту.

— А кто такой Рот?

— Человек, которому вскоре предстоит уехать отсюда. В телеграмме они ему сообщают, что ввиду эпидемии гриппа в его родных краях отправляться туда не следует, а надо, мол, побыть еще какое-то время здесь. Такие шутки тут в ходу. Ведь им-то самим придется остаться, понимаете? Наверняка придется.

Я смотрел в окно на серый бархат померкших гор. Все это неправда, подумал я, непохоже на действительность, так не может быть. Санаторий — не более чем сцена, на которой люди слегка играют в смерть. Когда в самом деле умирают, это должно быть страшно серьезно. Мне захотелось догнать этих молодых людей, похлопать их по плечу и сказать: «Ведь здесь только салонная, мнимая смерть, не так ли? Вы просто веселые актеры-любители, и вам нравится играть в умирание! Потом вы все воскреснете, встанете и будете раскланиваться, разве нет? Кто же умирает из-за чуть повышенной температуры или хриплого дыхания? Смерть не бывает без стрельбы, без ран. Уж это-то я точно знаю…»

— Вы тоже больны? — спросил я Антонио.

— Естественно, — с улыбкой ответил он.

— Какой же тут замечательный кофе, — шумело по соседству пушечное ядро. — Попробуй найди такой в Берлине. Ты живешь в стране с молочными реками и кисельными берегами.

* * *

Кестер возвратился с метеостанции.

— Я должен ехать, Робби, — сказал он. — Барометр упал, ночью, вероятно, будут снежные заносы, и завтра мне уже не пробиться. Сегодня вечером у меня последняя надежда выбраться отсюда.

— Хорошо. Мы успеем поужинать вместе?

— Да. Только пойду и уложусь.

— Я с тобой, — сказал я.

Мы собрали вещи Кестера и отнесли их в гараж. Потом вернулись за Пат.

— Если что случится, Робби, сразу звони мне, — сказал Отто.

Я кивнул.

— Деньги ты на днях получишь. Какое-то время сможешь продержаться. Делай все, что необходимо.

— Да, Отто, — сказал я и после паузы добавил: — Дома у нас осталось несколько ампул с морфием. Ты сможешь прислать их мне?

Он удивленно посмотрел на меня.

— А зачем они тебе?