Три товарища и другие романы

Я взял чемодан и спустился вниз. Все стало вдруг таким близким, родным: лестница, устоявшийся запах подъезда, холодная сероватая матовость асфальта, по которому стремительно подкатил «Карл».

— Я прихватил с собой парочку пледов, — сказал Кестер. — Будет холодно. Укройся получше.

— Вести будем по очереди, ладно? — спросил я.

— Да. Но сначала я. Я-то выспался после обеда.

Через полчаса город остался позади, и нас окутало бездонное молчание ясной лунной ночи. Шоссе белой лентой убегало от нас к горизонту. Было так светло, что можно было ехать без фар. Звук мотора напоминал глухой органный бас, он не разрывал тишину, а делал ее еще более ощутимой.

— Тебе надо бы вздремнуть, — сказал Кестер.

Я покачал головой:

— Я не смогу, Отто.

— Ну так хоть полежи, расслабься, чтобы к утру быть свежим. Нам еще через всю Германию ехать.

— Отдохну и так.

Я сидел рядом с Кестером. Луна медленно скользила по небу. Поля светились перламутровым блеском. Время от времени мимо пролетали деревни, реже — какой-нибудь городишко, заспанный и пустынный. Улицы-ущелья, пролегшие между рядами домов, были залиты призрачным, бесплотным светом луны, превращавшим эту ночь в какой-то фантастический фильм.

Под утро стало холодно. На лугах вдруг заискрился иней, деревья, как стальные пики, уперлись в бледное небо, их раскачивал ветер, а кое-где над крышами уже вился дымок. Я сменил Кестера и вел машину до десяти часов. Потом мы наскоро позавтракали в придорожном трактире, и я снова правил до двенадцати. После этого за рулем оставался только Кестер, дело у нас подвигалось быстрее, когда он правил один. После обеда, в сумерках, мы добрались до гор. Нужно было расспросить местных жителей, как далеко мы могли забраться своим ходом, — цепи для колес и лопата у нас были с собой.

— С цепями-то рискнуть можно, — сказал секретарь местного автомобильного клуба. — В этом году снега очень мало. Только вот каково придется на последних километрах, сказать не могу. Возможно, там и застрянете.

Мы намного обогнали поезд и решили попытаться доехать на машине до самого санатория. Стало холодно, поэтому тумана можно было не опасаться. «Карл» неутомимо наматывал серпантин дороги, как часовой механизм — спираль. Проехав половину пути, мы надели на колеса цепи. Шоссе было очищено от снега, но во многих местах оно заледенело, и машину частенько заносило и подбрасывало. Иногда приходилось вылезать и толкать ее. Дважды мы зарывались в сугроб и должны были откапывать колеса. Достигнув перевала, мы в ближайшей деревне раздобыли ведро песку, так как опасались обледенелых поворотов на спусках. Стемнело, голые отвесные стены гор растаяли в вечернем небе. Дорога сужалась, ревел мотор машины, бравшей на спуске поворот за поворотом. Внезапно свет фар сорвался с каменных склонов, провалившись в пустоту; горы расступились, и внизу под нами мы увидели паутину огней.

Машина прогрохотала между пестрыми витринами магазинов на главной улице. Напуганные небывалым зрелищем пешеходы шарахались, а лошади становились на дыбы; какие-то сами съехали даже в кювет, а наша машина промчалась мимо них и, поднявшись по извилистой дороге к санаторию, остановилась у подъезда. В ту же секунду я выскочил, как в дымке мелькнули какие-то лица, любопытствующие глаза, контора, лифт — и вот я уже бегу по белому коридору, распахиваю дверь, вижу Пат, такой, какой я сотни раз видел ее во сне и в мечтах, а тут она наяву, живая, делает шаг мне навстречу, падает в мои объятия, и я обнимаю ее, обнимаю, как саму жизнь, нет, больше, чем жизнь…

— Слава Богу, — сказал я, когда снова пришел в себя, — а то я думал, что ты в постели.

Она покачала головой, прижимаясь ею к моему плечу. Потом выпрямилась, сжала ладонями мое лицо и посмотрела на меня.

— Приехал! — прошептала она. — Господи, он приехал!

Она поцеловала меня осторожно, серьезно и бережно, словно боясь повредить хрупкую вещь. Я почувствовал ее губы, и меня охватила дрожь. Все произошло настолько быстро, что я еще не мог осознать, где я и что со мной. Я еще не был здесь по-настоящему, во мне еще ревел мотор и убегала вдаль лента шоссе. Так чувствует себя человек, когда попадает из ледяного мрака в теплую комнату, — он уже ощущает тепло кожей, глазами, но сам еще не согрелся.

— Мы быстро ехали, — сказал я.

Она не ответила. Она продолжала молча смотреть на меня. Ее лицо было серьезно и вдохновенно, широко распахнутые глаза смотрели на меня в упор, она словно искала, хотела снова найти что-то очень важное. Смутившись, я взял ее за плечи и опустил глаза.

— Теперь ты останешься здесь? — спросила она.

Я кивнул.

— Скажи мне сразу все как есть. Уедешь ли ты — чтобы я знала.

Я хотел ответить, что еще не знаю этого и что через несколько дней мне, по всей вероятности, придется уехать, потому что у меня нет денег, чтобы остаться. Но мне это оказалось не по силам. Я не мог ей это сказать, когда она так смотрела на меня.

— Нет, — сказал я, — не уеду. Я останусь здесь до тех пор, пока мы не сможем уехать вдвоем.

В ее лице ничто не дрогнуло. Но оно сразу просветлело, словно озарилось изнутри.