Три товарища и другие романы

Равич обернулся. Еще одна неприкаянная душа, которой некуда податься, подумал он. Уж пора бы привыкнуть. Вечно одно и то же. Ночью они не знают, куда податься, а наутро, не успеешь глаза продрать, их уже и след простыл. Утром-то они прекрасно знают, куда им надо и что к чему. Старое, как мир, заурядное ночное отчаяние — накатывает вместе с темнотой и с ней же исчезает. Он выбросил окурок. Как будто сам он с лихвой всего этого не нахлебался.

— Пойдемте пропустим где-нибудь по рюмочке, — предложил он.

Это самое простое. Он расплатится и уйдет, а уж там пусть сама решает, как ей быть и что делать.

Женщина неуверенно двинулась вперед, но, споткнувшись, пошатнулась. Равич подхватил ее под руку.

— Устали? — спросил он.

— Не знаю. Пожалуй.

— До того устали, что не можете заснуть?

Она кивнула.

— Бывает. Пойдемте. Держитесь за меня.

Они пошли по проспекту Марсо. Равич чувствовал: незнакомка опирается на него так, словно вот-вот упадет.

Они свернули на проспект Петра Сербского. За перекрестком с улицей Шайо в убегающей перспективе между домами темной и зыбкой громадой на фоне дождливого неба воздвиглись очертания Триумфальной арки [6].

Равич кивнул в сторону вывески, что светилась над узкой подвальной лестницей:

— Нам сюда, тут наверняка что-нибудь найдется.

Это был шоферской кабак. За столиками несколько таксистов и пара-тройка шлюх. Таксисты резались в карты. Шлюхи потягивали абсент. Они, как по команде, хватким профессиональным взглядом смерили его спутницу. После чего равнодушно отвернулись. Та, что постарше, громко зевнула; другая начала лениво накрашиваться. В глубине совсем молоденький официант с лицом обиженного крысенка сыпанул на каменные плиты опилок и принялся подметать пол. Равич выбрал столик возле самой двери. Так удобнее будет смыться. Пальто снимать не стал.

— Что будете пить? — спросил он.

— Не знаю. Что-нибудь.

— Два кальвадоса, — бросил он подошедшему официанту; тот был в жилетке, рукава рубашки засучены. — И пачку «Честерфилда».

— «Честерфилда» нет, — отрезал официант. — Только французские.

— Хорошо. Тогда пачку «Лоран», зеленых.

— Зеленых нет. Только синие.

Равич смотрел на руку официанта, на ней была татуировка — голая красотка вышагивает по облакам. Официант перехватил его взгляд и, сжимая руку в кулак, поиграл мышцей. Живот красотки похотливо задвигался.

— Тогда синих, — бросил Равич.

Гарсон осклабился.

— Может, и зеленые еще найдутся, — обнадежил он и удалился, шаркая шлепанцами.

Равич глянул ему вслед.

— Рыжие шлепанцы, татуировка с танцем живота, — пробормотал он. — Не иначе парень служил в турецком флоте.

Незнакомка положила руки на стол. Положила так, словно ей никогда их больше не поднять. Руки были ухоженные, но это еще ничего не значит. Да и не такие уж ухоженные. Вон ноготь на среднем пальце правой руки обломан и, похоже, просто обкусан. Да и лак кое-где облупился.

Официант принес две рюмки и пачку сигарет.

— «Лоран», зеленые. Нашлась одна пачка.

— Я в вас не сомневался. На флоте служили?

— Нет. В цирке.

— И того лучше. — Равич пододвинул женщине рюмку. — Вот, выпейте. В такое время — самый подходящий напиток. Или хотите кофе?

— Нет.

— Только залпом.

Женщина кивнула и опустошила рюмку. Равич пристально ее разглядывал. Лицо потухшее, мертвенно-бледное, почти без выражения. Губы припухлые, но тоже блеклые, как бы стершиеся в очертаниях, и только светло-русые волосы, тяжелые, с натуральным золотистым отливом, по-настоящему красивы. На ней был берет, а под плащом — синий, пошитый на заказ костюм. Костюм от дорогого портного, и только зеленый камень в кольце на руке слишком велик, чтобы быть настоящим.

— Выпьете еще? — спросил Равич.

Незнакомка кивнула.

Он подозвал официанта.

— Еще два кальвадоса. Только рюмки побольше.

— Только рюмки? Или побольше налить?

— Именно.

— Значит, два двойных?

— Вы догадливы.

Равич решил свой кальвадос выпить сразу же и смыться. Становилось скучно, да и устал он до смерти. Вообще-то он в подобных случаях бывал терпелив, как-никак за плечами сорок лет отнюдь не спокойной жизни. Однако все происходившее сейчас было ему слишком хорошо знакомо. Он уже несколько лет в Париже, у него бессонница, и, бродя по городу ночами, он всякого навидался.

Гарсон принес заказ. Равич бережно принял у него рюмки с пряной, душистой яблочной водкой и одну поставил перед незнакомкой.

— Вот, выпейте еще. Помочь не поможет, но согреет наверняка. И что бы там с вами ни стряслось — не переживайте. На свете не так уж много вещей, из-за которых стоит переживать.

Женщина вскинула на него глаза. Но пить не стала.

— Это правда так, — продолжил Равич. — Особенно ночью. Ночь — она все преувеличивает.

Женщина все еще смотрела на него.

— Меня утешать не надо, — проговорила она.

— Тем лучше.

Равич уже искал глазами официанта. С него довольно. Знает он этот сорт женщин. Должно быть, русская, подумал он. Такая еще обогреться и обсохнуть не успеет, а уже начнет учить тебя уму-разуму.

— Вы русская? — поинтересовался он.

— Нет.