Три товарища и другие романы

— Что-нибудь? — парировал он мой вопрос. — Да я каждую царапину знаю на каждой подкове.

— И при этом ставите на Тристана? — сказал кто-то рядом с нами. — Прилежная Лизхен, друзья, — вот единственный шанс! Я знаком с Джонни Бернсом лично.

— А я, — ответствовал Густав, — владелец конюшни Прилежной Лизхен собственной персоной. Так что мне лучше знать.

Он сообщил наши ставки человеку за стойкой. Мы получили квитанцию и протиснулись в небольшое кафе, где стояло несколько столиков и стульев. Над нашими головами порхали клички и прозвища лошадей и жокеев. Двое рабочих спорили о достоинствах скаковых лошадей в Ницце, два почтальона вникали в сообщение о погодных условиях в Париже, а некий кучер громко хвастал тем, что был когда-то наездником. Только какой-то толстяк с прической бобриком невозмутимо сидел за столом, уплетая одну булочку за другой. На него жадно смотрели двое мужчин, стоявших у стены. В руках у них было по квитанции, но по их впалым щекам можно было догадаться, что они давно уже ничего не ели.

Пронзительно зазвонил телефон. Все навострили уши. Младший из троих парней за стойкой выкрикивал клички лошадей. О Тристане ни слуху ни духу.

— Проклятие, — сказал Густав и покраснел. — Соломон всех обставил. Кто бы мог этого ожидать? Только не вы! — гневно выкрикнул он «Прилежной Лизхен». — Ваша тоже была черт-те где, далеко под чертой…

Около нас снова всплыл фон Билинг.

— Ах, господа, ну что бы вам меня слушать! Я бы назвал Соломона! Только Соломона! Не угодно ли в следующем забеге…

Густав повернулся к нему спиной. Он уже успокоился и затеял с «Прилежной Лизхен» профессиональный разговор.

— А вы разбираетесь в лошадях? — спросил меня Билинг.

— Нет, я здесь впервые, — сказал я.

— Тогда ставьте! Ставьте! Но только сегодня, — добавил он шепотом, — и никогда больше. Послушайте меня. Ставьте! Все равно на кого — на Короля Лира или Серебристого Мотылька, а может, и на Лёр Блё. Я ничего не хочу на вас заработать. Выиграете — дадите мне какую-нибудь мелочь…

У него аж дрожал подбородок от азарта. Я и по покеру знал, что новички, как правило, выигрывают.

— Ладно, — сказал я, — а на кого ставить?

— На кого хотите, на кого хотите…

— Лёр Блё звучит недурственно, — сказал я, — итак, десять марок на Лёр Блё.

— Ты что, рехнулся? — спросил меня Густав.

— Нет, — сказал я.

— Десять монет на эту клячу, которую давно пора пустить на колбасу?

«Прилежная Лизхен», только что обозвавший Густава живодером, на сей раз горячо его поддержал:

— Тоже мне выискал! Лёр Блё! Да ведь это корова, а не лошадь, голубчик! Да Майский Сон на двух ногах сделает с ней что захочет! На что хоть ставка-то? Неужто на первое место?

Билинг, делая мне знаки, заклинающе смотрел на меня.

— На первое место, — сказал я.

— Ну, этого можно оттаскивать, — презрительно хмыкнул «Прилежная Лизхен».

— Ну ты даешь! — Густав тоже посмотрел на меня как на туземца. — Джипси Вторая! Это же ясно как день.

— Нет, остаюсь при своей Лёр Блё, — заявил я. — Менять ставку теперь — значило бы поступать против всех неписаных правил везения.

Мужчина в лиловой рубашке передал мне мою квитанцию. Густав и «Прилежная Лизхен» смотрели на меня как на прокаженного. Обдав меня презрением, они дружно двинулись к окошку, и там под совместный гогот и перекрестные насмешки, в которых все же чувствовалось взаимное уважение знатоков, один поставил на Джипси Вторую, а другой на Майский Сон.

В этот миг в толпе вдруг кто-то упал. Это был один из тех двух тощих мужчин, что стояли у столиков. Он скользнул по стене и глухо ударился головой об пол. Оба почтальона подняли его и усадили на стул. Он побелел как полотно и жадно ловил воздух ртом.

— Елки-палки! — сказала одна из проституток, пышная брюнетка с гладкой прической и низким лбом. — Да принесите же ему воды.

Меня поразило, насколько мало интереса проявили в толпе к человеку, упавшему в обморок. Большинство лишь взглянули в его сторону и тут же отвернули головы к тотализатору.

— Тут это часто бывает, — сказал Густав. — Безработные. Просаживают все до последнего пфеннига. И играют рисково — хотят сразу сорвать большой куш.

Извозчик принес из сигарной лавки стакан с водой. Чернявая проститутка намочила свой платок и вытерла мужчине лоб и виски. Он вздохнул и неожиданно открыл глаза. В том, как его глаза снова зажглись на совершенно потухшем лице, было что-то жуткое — словно сквозь прорези застывшей алебастровой маски с холодным любопытством проглянуло новое, неизвестное существо.

Девица взяла стакан с водой и дала ему напиться. При этом она поддерживала его рукой, как ребенка. Потом она отняла булочку у безучастного обжоры с прической бобриком.

— На-ка, поешь… да не спеши, не спеши ты так… палец мне откусишь… Вот, а теперь запей…

Бобрик только покосился вослед уплывшей булочке, но ничего не сказал. Кровь постепенно приливала к лицу несчастного. Он пожевал еще немного и, покачавшись, поднялся. Девица довела его до двери. Потом, воровато оглянувшись, открыла сумочку.

— На вот… а теперь проваливай отсюда… Тебе жрать надо, а не на скачках играть…