Три товарища и другие романы

— Прощай, собачка, вот и ты уходишь… все уходят… Тильда подохла… Минна ушла… Скажите, мистер, на кой шут живет наш брат на свете?

Только этого мне не хватало! Маленькая безрадостная электрическая лампочка, которую он теперь включил, гнилостный запах аквариумов, тихий шорох черепах и птиц, низенький одутловатый человечек — ну и лавчонка!

— Ну, толстопузые — это понятно, а наш-то брат, а, мистер? Зачем мы-то живем, горемыки-пинчеры?

Обезьянка жалобно взвизгнула и стала бешено метаться по своему шесту. По стене прыгала ее огромная тень.

— Коко, — всхлипнул человечек, уставший от одиноких возлияний в кромешной тьме, — единственный мой, иди сюда! — Он протянул обезьяне бутылку. Она вцепилась в нее обеими руками.

— Вы погубите эту тварь, если будете давать ей спиртное, — сказал я.

— Ну и пусть, мистер, — пробормотал он, — годом-двумя больше или меньше на цепи… один шут, сударь… один шут…

Я взял щенка, прижавшегося ко мне теплым комочком, и вышел. На улице я опустил его на тротуар. Грациозно прыгая на мягких лапах, он побежал за мной к машине.

Я приехал домой и осторожно поднялся наверх, ведя собаку на поводке. В коридоре я остановился перед зеркалом. В моем лице не было ничего необычного. Я постучался к Пат, слегка приоткрыл дверь и пустил щенка.

Оставаясь в коридоре, я крепко держал поводок и ждал. Но вместо голоса Пат я неожиданно услыхал бас фрау Залевски:

— Силы небесные!

На душе у меня отлегло, и я заглянул в комнату уже смелее. Я боялся первых минут наедине с Пат, теперь же положение облегчалось — фрау Залевски была надежным амортизатором. Она величественно восседала за столом с чашкой кофе и колодой карт, разложенных в особом мистическом порядке. Пат, пристроившись рядом, с горящими глазами внимала предсказаниям.

— Добрый вечер, — сказал я, радуясь такому обороту.

— А вот и он, — с достоинством произнесла фрау Залевски. — Недлинная дорога в вечерний час, а рядом король темной масти из казенного дома.

Собачка рванулась с поводка и с лаем проскочила между моих ног на середину комнаты.

— Боже мой! — воскликнула Пат. — Да ведь это ирландский терьер!

— Какие познания! — сказал я. — А я вот еще два часа назад не имел об этой породе никакого понятия.

Пат наклонилась к щенку, который радостно кинулся к ней, стараясь ее лизнуть.

— А как его зовут, Робби?

— Не имею представления. Вероятно, Коньяк или Виски, судя по тому человеку, которому он принадлежал.

— А теперь он принадлежит нам?

— Насколько вообще живое существо может принадлежать кому-либо.

Пат вся зашлась от восторга.

— Назовем его Билли, ладно, Робби? У моей мамы была в детстве собака, которую звали Билли. Она мне часто о ней рассказывала.

— Так я, стало быть, угадал? — сказал я.

— А это чистоплотный пес? — спросила фрау Залевски.

— У него родословная как у князя, — откликнулся я. — А князья — народ чистоплотный.

— Но не в детском возрасте. Сколько ему, кстати?

— Восемь месяцев. Это соответствует шестнадцатилетнему возрасту у человека.

— Он не выглядит особенно чистоплотным, — заявила фрау Залевски.

— Просто его надо помыть, вот и все.

Пат выпрямилась и положила руку на плечо фрау Залевски. Я обомлел.

— Я всегда мечтала завести собаку, — сказала она. — Нам можно ее оставить, не правда ли? Ведь вы не возражаете?

Впервые с тех пор, как я ее знал, матушка Залевски пришла в замешательство.

— Ну, по мне так… как вам будет угодно, — ответила она. — Оно и по картам так выходило. Сюрприз от короля, хозяина дома.

— А было ли в картах, что мы уходим сегодня вечером? — спросил я.

Пат засмеялась.

— Ну, до этого мы еще не дошли, Робби. У нас шла речь о тебе.

Фрау Залевски встала и собрала свои карты.

— Картам можно верить, а можно не верить, и можно верить наоборот, как покойный Залевски. У него девятка пик, вестница беды, всегда приходилась на водную стихию. Вот он и думал, что ему нужно остерегаться воды. А грозили ему шнапс да пильзенское пиво.

* * *

— Пат, — сказал я, когда она вышла, и крепко обнял свою подругу, — какое это чудо — прийти домой и найти там тебя. Для меня это всякий раз как приятная неожиданность. Когда я преодолеваю последние ступеньки и открываю дверь, я с ужасом думаю: а вдруг это все неправда и тебя нет?

Она с улыбкой смотрела на меня. Она почти никогда не отвечала, когда я говорил ей что-нибудь в этом роде. Я и представить себе не мог, чтобы это было иначе, да я бы и не вынес этого — я считал, что женщина не должна говорить мужчине, что любит его. У Пат в таких случаях становились сияющие, счастливые глаза, и это было лучшим ответом, чем любые слова.

Я долго держал ее в своих объятиях, чувствуя теплоту ее кожи, свежесть ее дыхания, и пока я обнимал ее, всякие страхи исчезли, тьма отступила, и ничего не осталось, кроме нее, живой, дышащей, и ничто не было потеряно.

— Мы что, в самом деле куда-нибудь пойдем, Робби? — спросила она, прижавшись лицом к моему лицу.

— И даже все вместе, — ответил я. — Кестер с Ленцем к нам присоединятся. «Карл» уже стоит у дверей.

— А как же Билли?

— Билли, разумеется, с нами. Иначе куда нам девать объедки! Или ты уже поужинала?

— Нет еще. Ждала тебя.