Три товарища и другие романы

Я стоял спокойно, не шевелясь. Обезьянка медленно приблизилась ко мне по шесту. При этом она неотрывно смотрела на меня, без недоверия, но каким-то странным, отрешенным взглядом. Наконец она осторожно протянула лапу. Я подставил ей палец. Она сначала отпрянула назад, но потом взяла его. Было так странно ощущать эту прохладную детскую ручку, стиснувшую мой палец. Казалось, что в этом жалком тельце заключен несчастный, немотствующий человек, который хочет выйти наружу. Его взгляд, полный смертельной тоски, нельзя было вынести долго.

Отдуваясь, Густав выбрался тем временем из леса родословных дерев.

— Стало быть, по рукам, Антон, получишь за него щенка добермана от Герты. Лучшая сделка за всю твою жизнь! — Потом он обратился ко мне: — Возьмешь его сразу?

— А сколько он стоит?

— Нисколько. Я выменял его на добермана, которого подарил тебе раньше. Да, брат, Густав умеет обделывать дела! Густав — золото, а не парень!

Мы договорились, что я заеду за щенком попозже, когда буду возвращаться из рейса.

— Ты хоть представляешь себе, что заполучил? — спросил Густав, когда мы вышли. — Это же ирландский терьер! Большая редкость! Чистейших кровей, без единого изъяна! Да еще родословная такая, что ты, раб Божий, должен кланяться этой скотине в пояс, когда захочешь поговорить с ней.

— Густав, — сказал я, — ты оказал мне великую услугу. Пойдем-ка выпьем за это дело лучшего коньяку, который только найдется.

— Только не сегодня! — заявил Густав. — Сегодня у меня должна быть твердая рука. Иду вечером в наш кегельбан. Обещай, что ты как-нибудь сходишь со мной! Там очень приличные люди, есть даже один обер-постсекретарь.

— Как-нибудь схожу, — сказал я. — Даже если там не будет обер-постсекретаря.

Около шести я вернулся в мастерскую. Кестер поджидал меня.

— Сегодня днем звонил Жаффе. Просил тебя позвонить.

Я обомлел.

— Он сказал что-нибудь, Отто?

— Нет, ничего особенного. Сказал только, что принимает до пяти у себя, а потом поедет в больницу Святой Доротеи. Так что тебе надо звонить туда.

— Хорошо.

Я пошел в контору. Там было тепло и душно, но меня бил озноб, и телефонная трубка дрожала в моей руке.

— Не дури, — сказал я самому себе и покрепче уперся локтем в стол.

Я дозвонился не скоро.

— У вас есть время? — спросил Жаффе.

— Да.

— В таком случае не откладывая приезжайте. Я буду здесь еще в течение часа.

Я хотел спросить его, не случилось ли чего с Пат. Но так и не решился.

— Хорошо, — сказал я, — через десять минут я буду у вас.

Я нажал на рычаг и тут же позвонил домой. Сняла трубку Фрида. Я попросил позвать Пат.

— Не знаю, дома ли, — последовал недовольный ответ. — Сейчас гляну.

Я ждал. Голову распирало от горячего дурмана. Время тянулось бесконечно. Наконец в трубке послышался шорох, а за ним голос Пат:

— Робби?

На миг я закрыл глаза.

— Как дела, Пат?

— Хорошо. Сижу на балконе, читаю. Книжка интересная — не оторвешься.

— Книжка интересная, вот оно что… — сказал я. — Это прекрасно. Я только хотел сказать, что сегодня приду чуточку позже. Ты уже дочитала свою книгу?

— Нет, я на самой середине. На несколько часов еще хватит.

— А, ну я буду значительно раньше. А ты читай пока.

Я посидел еще немного в конторе. Потом поднялся.

— Отто, — сказал я, — можно взять «Карла»?

— Конечно. Если хочешь, я поеду с тобой. Мне здесь нечего делать.

— Не стоит. Ничего не случилось. Я уже звонил домой.

«Какое небо, — думал я, когда „Карл“ пулей летел по улице, — какое чудесное небо вечерами над крышами! Как богата и прекрасна жизнь!»

Мне пришлось немного подождать Жаффе. Сестра провела меня в маленькую комнату, где можно было занять себя старыми журналами. На подоконнике выстроились цветочные горшки с вьющимися растениями. Вечные журналы в коричневых обложках и вечно унылые вьющиеся растения — неизбежная принадлежность приемных врачей и больниц.

Вошел Жаффе. На нем был белоснежный халат, на котором еще не разгладились складки от утюжки. Но когда он подсел ко мне, я заметил на внутренней стороне правого рукава маленькое алое пятнышко крови.

Я немало повидал крови в своей жизни, но это крохотное пятнышко подействовало на меня куда более угнетающе, чем все пропитанные кровью повязки. И моей уверенности как не бывало.

— Я обещал вам рассказать, как обстоят дела у фройляйн Хольман, — сказал Жаффе.

Я кивнул, глядя на пеструю плюшевую скатерть. Я не мог оторвать глаз от переплетения шестиугольников на ней, про себя идиотски решив, что все оборвется, если только я не моргну до тех пор, пока Жаффе заговорит снова.

— Два года назад она шесть месяцев провела в санатории. Вы знаете об этом?

— Нет, — сказал я, по-прежнему глядя на скатерть.

— После этого ее состояние улучшилось. Теперь я ее тщательно исследовал. Этой зимой ей непременно следует снова поехать туда. Ей нельзя оставаться в городе.

Я все еще смотрел на шестиугольники. Они уже начали расплываться и танцевать у меня перед глазами.

— Когда нужно ехать? — спросил я.

— Осенью. Самое позднее — в конце октября.

— Значит, кровотечение не было случайным?

— Нет.

Я оторвал глаза от скатерти.