Три церкви

– Противно, боже, как это противно, – сказала она.

– О чем ты? – спросил он.

– О том, что мне противно быть похожей на шлюху.

– С чего ты взяла? С ума сошла, что ли?

– Нет, дорогой. Это ты сошел с ума. В эту квартиру Хорен приводит своих шлюх, а теперь туда иду я.

Аристакес постарался взять себя в руки и сказал спокойным, ровным голосом:

– Не вижу никакой связи между шлюхами Хора и тобой.

– Какой ты благородный!

– Перестань!

– Не перестану! Небось, Хорену сказал, что приведешь «девочку»?

– Нет. Я сказал, что нам с тобой некуда сегодня пойти, и он дал мне ключи.

– Ты сказал, что приведешь туда именно меня?

– Да.

– Идиот! Ты понимаешь, что ты наделал?

– Послушай, я тебя никак не пойму. То ты говоришь одно, то другое…

– И не поймешь!

– Пожалуйста, не кричи так на улице, на нас смотрят.

– Противно. Боже мой, как это противно! – шептала Тина. – Значит, Хорен знает, что мы с тобой спим. Ты ему все рассказал. Ты подонок, Арис!..

– Заткнись! – Аристакесу очень захотелось ударить ее, к тому же он не понимал, в чем его обвиняют. – Заткнись! Не надо портить вечер. Мы пойдем туда и будем любить друг друга, и все встанет на свои места, все будет хорошо.

– Нет, – Тина покачала головой. – Ничего уже не будет хорошо.

– Дура! – Аристакес сорвался на крик, и ему самому это было противно. – Не все ли тебе равно, где трахаться? Я же не виноват, что мои предки сегодня решили не ехать на какой-то день рождения! А в этой проклятой квартире нам никто не помешает. Тина, что с тобой сегодня?

– Заткнись! И не кричи так, на нас смотрят, – добавила она.

– Послушай…

– Заткнись, я сказала! Надоело!

Они спустились в метро. Там было прохладно, но одежда прилипала к телу. Им нужно было проехать две станции до квартиры друга Аристакеса.

«Не хочу жить!» – подумал вдруг Аристакес.

Это было в августе, когда Ереван гнил под лучами палящего солнца.

А до того, еще совсем недавно, был март.

Конец ХХ столетия, планета Земля (два тысячелетия сюда, миллионы лет туда), и маленькая часть этой планеты – Республика Армения, и ее столица Ереван, где теперь шел снег. Он то замедлял свой ход, то убыстрял, и снежинки со слабым стуком ударялись в окна. Постукивания снежинок нельзя было слышать. Оно только подразумевалось. А из окна виднелась длиннющая очередь. За чем? Наверное, за хлебом.

Аристакес отошел от окна и лег на диван. «Конец двадцатого столетия, – думал он. – Земля и еще март».

Он услышал, как Тина открывает дверь в квартиру. Он знал, что это она, потому что ключей больше ни у кого не было. Только у Тины. Интересно, снимет она пальто в прихожей или так в пальто и зайдет в комнату?

– Привет, Аристольчонок. Поздравляю, – сказала Тина и поцеловала его. Она была в пальто. На меховом воротнике и шляпке серебрились снежинки.

– Спасибо. – Аристакес не встал с дивана. – Ты опоздала на полчаса.

– На сколько? – улыбаясь, переспросила она.

– На тридцать минут! – ответил он.

– Я думала, больше.

Теперь улыбнулся он, потому что не было случая, чтобы Тина куда-нибудь не опоздала.

– Я сниму пальто и вернусь, ладно? Ты лежи.

Тина ушла и долго не возвращалась; должно быть, расчесывала волосы. Когда же она снова вошла в комнату, Аристакес вскочил с дивана: так она была красива.

– Я польщена, – сказала Тина. – Значит, я действительно неплохо выгляжу, раз ты оторвал свой зад от этого ужасного дивана.

– Да ты потрясающе выглядишь! – сказал он.

– Спасибо. А теперь дай я тебя по-настоящему поцелую.

Целуя ее, Аристакес посмотрел, идет ли все еще снег за окном или перестал.

– Слушай, – спросил он, – а что тебе не нравится в моем диване?

– Он ужасно скрипит, джанс.

В этом была вся Тина.

«Вообще, – думал Аристакес, – когда ждешь женщину, никогда не знаешь, что будет. Каким будет тон встречи, какие оттенки? И поэтому стоишь у окна, как идиот, и смотришь на улицу. Я очень боюсь первых минут при встречах с женщинами. Это всегда опасно для нервов». Но теперь опасные минуты остались позади.

– У тебя ужасно холодно, – сказала Тина. – Почему бы не растопить печку?

– Сделаю сейчас, – сказал он и взял с письменного стола спички.

– А я накрою на стол.

– У нас ничего нет. Даже хлеба. Аршо где-то пропадает. Мама с папой в Дзорке.

– Знаю. Не беспокойся. Я все принесла.

Аристакес пошел к своей маленькой печке. Дрова у него были сухие, поэтому быстро вспыхнули ярким пламенем, и печка весело загудела. Конец двадцатого столетия, железная печка…

Он смотрел на Тину. Та возилась у стола, вынимая из большой спортивной сумки какие-то свертки, бутылки, мисочки. Тина и впрямь была очень красивая. Сегодня на ней было облегающее платье, такое короткое, что дух захватывало, и туфли на высоких каблуках – Аристакес вспомнил, что, когда она заходила в комнату в первый раз, на ней были сапоги. Стриглась Тина коротко – говорила, что чистый голый затылок очень возбуждает мужчин. Аристакес неотрывно смотрел на Тину и думал: неужели такое возможно в Ереване в конце двадцатого столетия, при железных печках, очередях?..

– Пожалуйте к столу! Кушать подано!

– Боже мой! Когда ты успела все это приготовить? – удивился Аристакес.