Три цвета любви

Нет. Не напилась. Дим был уверен, что пьянство — одно из наихудших (глупейших и бессмысленных) времяпрепровождений. Но, ей-богу, лучше бы Лелька пьяная валялась. Увы, ничего похожего на алкогольное амбре. А в тошнотной луже — какие-то белые крошки. Неужели она чего-то наглоталась? Да, похоже. Очень похоже.

Ни двигать, ни переворачивать лежащую в забытьи Лельку Дим не стал — побоялся. Не сделать бы хуже. Только пледом с кухонного дивана прикрыл, чтобы теплее ей было. Глупо, конечно, она же сейчас ничего не чувствует. Прошел туда-сюда по прихожей, вздрагивая каждый раз, когда приходилось огибать скорчившееся тело.

Дошагал до кухни, вернулся. Тупо ждать «Скорую» было невыносимо.

Ах да! На втором этаже жил милейший Леон Валерьевич. Он, правда, кардиохирург, но врач ведь!

Леля захрипела, вздрогнула, точно в еще одном пароксизме рвоты, безрезультатном уже, и опять затихла, свернувшись клубочком на скомканных пушистых складках.

Можно ли ее оставить?

Ничего, он быстро…

По лестнице не сбежал — практически скатился. Как в Куршавеле, по трассе высшей сложности. Только там сердце заходилось от восторга, а сейчас — от ужаса.

На втором этаже дверь открылась почти сразу — можно подумать, что хозяин сидел и ждал, когда кто-нибудь явится. Впрочем, он же врач, всегдашняя готовность, должно быть, уже стала рефлексом.

— Леон Валерьевич! Простите, что так поздно, — затараторил Дим. — Кажется, Леля отравилась. А «Скорая» неизвестно когда будет.

— Пойдемте, пойдемте. — Тот, мгновенно развернувшись, схватил лежавший на тумбочке чемоданчик, но тут же оставил его и порысил в глубь квартиры, спросив на ходу: — Что она приняла, вы знаете?

— Там блистеры остались… снотворное какое-то.

— Ай-яй-яй! Секундочку, только причиндалы нужные возьму…

За четыре-пять минут отсутствия Дима на шестом этаже ничего не изменилось: Леля все так же лежала, скорчившись, на боку.

Дышала. Живая.

Рассмотрев блистер, Леон Валерьевич неодобрительно покачал головой:

— М-да, тяжелый препарат. Откуда она его взяла? Какой идиот выписал такое женщине в нестабильном состоянии?

— Да это Ленька когда-то из Швейцарии привез. Я сейчас вспомнил. У него тогда проблемы со сном были. Ну бизнес, сами понимаете…

— Бизнес-шмизмес! — фыркнул тот. — Так. Принесите мне воды — побольше, ну банку какую-нибудь, да хоть ведро. Потом сварите кофе — сварите, не растворимый! — максимальной крепости. Или эспрессо, тоже пойдет. Кофеин, как это ни смешно, перорально нередко эффективнее работает, нежели парентерально… А я попробую…

Воды Дим принес в здоровенном расписном чайнике — литра на три, кажется. И еще декоративное ведерко прихватил — Лелька в него иногда розы ставила, длинные, с маленькими темно-бордовыми головками. Бухнул на пол и отвернулся. Сил не было смотреть, как смуглые, с коротко подстриженными ногтями пальцы что-то делают с бедным Лелькиным телом, пихают в полуоткрытый рот какую-то белую трубку…

— Ну-ка подержите ее за плечи, — скомандовал вдруг доктор.

Бесчувственное тело содрогнулось в пароксизме рвоты.

— Ах ты ж моя умница, — приговаривал врач. — Молодец какая! Давай выплевывай гадость, выплевывай, сейчас мы тебе и стимулятор уколем, и прокапаем, чтобы всю эту пакость нейтрализовать и вывести…

— Леон Валерьевич, она…

Дим не закончил вопроса. Ему страшно было выговорить конкретные, окончательные слова, после которых все станет безнадежно определенно. Но пожилой, все на свете повидавший врач понял.

Фальшивых успокоительных сентенций вроде «ничего-ничего, все будет в порядке» произносить не стал, нахмурился, дернул плечом и, производя какие-то манипуляции с ампулами и прочими приспособлениями, деловито заговорил: