Три цветка и две ели. Первый том

– Белая лилия мне жизнь спасла… Я нахлестался, точно свинья, за день до Возрождения… Ну а что? Вдруг всё же Конец Света… Вообще, не понимаю, почему из-за этого Конца Света все еще вокруг не спились, как я. Чего терять? Проще говоря, я плохо помню, как всё было. Вышел из трактира на мороз, уж к утру дело было, думал, протрезвею немного перед дорогой, чтоб не свалиться с лошади по пути, как брат; пошел гулять по городу… А дальше мне сказали, что я поскользнулся, треснулся головой об лед… Очнулся уже у Флекхосога в доме. Он в то утро и заговорил о верфи – я, конечно, твердо отказался продавать. Сказал, что лучше сожгу… А потом внизу, в гостиной, узрел ее, всю такую чистую, добрую и нежную белую лилию. Именно она видела из окна, как я упал, как лежу один ночью – и никого нет рядом… Часа могло хватить, чтобы застыть на ветре с моря! Она меня голодным не отпустила, – пронзительно вздохнул Вьён, – накормила перед дорогой похлебкой… Знаешь, как давно никто не кормил меня похлебкой, кроме Димия? А он такой некрасивый…

– И чего она по ночам не спит, а в окошко смотрит?

– Молилась… Очередной Конец Света же приближался… Ну вот так, хлебая похлебку в кухне Флекхосога, я узнал, что портрет Ксаны уж готов, а она и ее брат собираются отбыть с первым кораблем в Брослос. В Возрождение я уже не пил – капли в рот не взял. Вместо этого вернулся, еле уговорил ее переехать ко мне – не Адреами, а она договаривается об оплате его труда. За ползолотого в день она согласилась немного пожить в глухом лесу, а я продал верфь… И сейчас ей очень неудобно меня разорять, но я из своего леса ее не отпускаю. Она взамен вышивает, дом привела в порядок, не шамкает опять же беззубым ртом и не ворчит, а Ирмине – пример добродетельной и ухоженной женщины перед глазами. Лилия ей платье новое сама сшила, волосы научила убирать… А то Димий так ее причесывал! О-о! – содрогнулся Вьён. – И другие тонкости женские поведала… Я-то думал Ирмина девочка еще…

– Меня лишь одно тревожит… Имя «Флекхосог» в твоей миленькой истории любви. Ладно… что теперь… И не мне тебя учить… Вьён, а хочешь честно заработать? Скоро в Ларгос придут за ягодой корабли. Надо их еще чем-то сюда заманивать, да круглый год заманивать. Давай ты сыра черного наделаешь, а я на него свое клеймо поставлю. Черный сыр, морской змей и Смерть веселая! Кто откажется такой сыр попробовать?

– Смерть веселая! Только если ты моим сыром никого не убьешь! Хотя бы не помышляешь это сразу…

– Отлично! Вари сыр, побыстрее и побольше! Четверть с дохода будет твоей.

– Четверть? – удивился Вьён. – Я сыр сварю – и мне четверть, а ты клеймо шлепнешь – и три четверти тебе!

– Не я такие законы писал, – развел руками Рагнер. – Так предки до меня решили. Герцогу три четверти урожая – землеробам четверть. И этот закон отлично работает уже много веков! Дашь больше – никто трудиться на хрен не будет в поле, а будет жрать зерно с прошлого года, бездельничать и спиваться, а на другой год без зерна землеробы либо помрут с голоду, либо нападут на герцогский замок с вилами – герцог их всех зарубит, а потом повесит. Так что всё для блага темных землеробов, какие даже не ценят эту вековую мудрость!

– Я же не землероб…

– Но ты пьешь. У тебя другая несвобода… А я ведь сыр сбывать еще буду, хранить его и даже охранять законами. Три четверти – мои, и это честно.

Подумав, Вьён выставил вперед руку. Они соединили крестом ладони и сжали пальцы, поклявшись таким образом в честности и заключив сделку.

– Да, Рагнер, – разжимая руку, добавил Вьён, – ты можешь лишить Флекхосога пивной на верфи. Он может что угодно делать в своем аллоде, но право на торговлю ввезенным в аллод товаром извне даешь на своих землях ты.

Рагнер злорадно улыбнулся.

________________

После застолья посещали уборные. Лилия увела Маргариту на второй этаж, в свою спальню. Уже стемнело, но чистота этой комнаты и аккуратность ее хозяйки бросались в глаза. Тетка Клементина не отправила бы Лилию Тиодо заново «натереть полов». Лезла в глаза и монашеская скромность обстановки. Старую, узкую кровать с изголовьем-коробкой устилало хорошее покрывало, но более ни на чем взгляд не останавливался. Даже у Марлены на дамском столике хранились склянки с пахучими водами, а у Лилии – нет. Там лишь лежала большая книга, и что-то подсказывало Маргарите, что это Святая Книга.

Лилия подтвердила догадку.

– Господин Аттсог желал мне ее подарить в благодарность за воспитание его милейшей дочки и за ведение домашнего хозяйства, но я не могу принять столь ценный подарок от чужого мужчины. Я просто сохраняю ее у себя и читаю.

Маргарита взяла Святую Книгу в руки: полудрагоценная обложка из красной кожи с посеребренными узорными уголками, внутри – рукописные страницы и миниатюры, – такая книга стоила не менее дюжины золотых монет.

– Как вам в Лодэнии, госпожа Тиодо? – спросила Маргарита, листая пергаментные страницы. – Мне здесь многое кажется необычным… Да, на всякий случай скажу, что червей я не кушала – это был хлеб… А рыба в водоросли и впрямь жуткая гадость.