Три цветка и две ели. Первый том

– Я считаю это недоразумением… – хмуро произнес тот.

Маргарита захотела задушить Лилию Тиодо. Но она лишь холодно попрощалась с ней у Пустоши.

– Рагнер, я ей не верю, – сказала Маргарита, оглядываясь и наблюдая за тем, как рыжий мерин скрывается за деревьями. – Она лживая!

– Ты тоже врушка еще та.

– Рагнер…

– Ну что «Рагнер»? Она безобидна, а Вьён в нее влюблен. За полгода в лесу уж чего-нибудь бы сделали эти брат с сестрой, если бы имели злые намерения. Но Адреами честно трудится, а Вьён сам не хочет их отпускать. Мой друг не пьет и хорошо выглядит. И извини, я тоже не вижу причин, зачем ей тебе вредить… За это и в петле можно повиснуть.

– Но Арл Флекхосог мог вовсе не так их нанять! Вьён же верфь продал!

– Продал! И это уже История, прошлое, быль… ничего не поделаешь. Более Флекхосогу ничего от Вьёна не нужно. А кого любить и как жить, я Вьёна учить не буду… А если и буду, то он всё равно меня не послушает.

Глава XII

Герцог Раннор решает стать «торгашом»

Торговля считалась позорным для аристократа делом, в первую очередь из-за плутовства, во вторую – из-за расчетливости и бережливости, присущих успешным купцам, если не скупости. Знатного мужа поэты восхваляли за щедрость и презирали, если он руководствовался выгодой. Изначально аристократы являлись не баловнями судьбы, а воинами и вождями, главами земель и распорядителями средств с них, – они защищали свои угодья и землеробов, тратили подати на процветания общины и, в награду за благие хлопоты, брали себе львиную долю общего добра. То есть, чем больше денег имели простые люди, тем богаче становился их господин, тем роскошнее он жил и тем изысканнее питался. А процветание общине чаще всего приносили войны, вернее: дань после победы, ценные трофеи и отнятое серебро для монет.

Рыцарю тем более претила торговля, ведь, кроме прочего, его Добродетелями были Честь, Благородство и Великодушие. Рыцарь не мог бесчестно плутовать, иначе его считали червем, не мог воровать или как-то иначе низко пасть, иначе превращался ворона (вора). А если рыцарь не прощал денежных долгов друзьям, но ввергал тех в разорение, то его обзывали скорпионом – мелкой тварью с клешнями и ядовитым жалом, пробравшейся в дом, заползшей в одежды и предательски убившей исподтишка.

Ростовщичество являлось преступлением для всех без исключения меридианцев. Экклесия объясняла, что ростовщики пускают в рост не деньги, а торгуют временем – и это было недопустимо, ведь временем владел один лишь Бог. Из-за такого духовного закона банки никогда не брали проценты за ссуды, а власти держали это под строгим надзором – если банкира уличали в ростовщичестве, то всё его имущество забирал себе благородный господин, хозяин данных земель. Банкирами становились чаще всего те, кто и до этого имел много драгоценного металла: менялы, откупщики или златокузнецы (последние пользовались уважением, в отличие от первых, и им издревле оставляли на хранение ценности). За хранение чужого добра банкиры получали законное денежное вознаграждение, за ссуды они брали плату «бесценными услугами», поэтому банковское дело могло принести ловкому человеку такое же состояние, как у герцога, если не короля. Залогом успеха банковского дела являлись торговые союзы и банки в разных городах, принадлежавшие одной семье. Чтобы не везти с собой много серебра по опасным торговым путям, купцы оставляли монеты в банке Санделии и получали их в портах Орензы, Ладикэ, Сиренгидии, Лодэнии или Бронтаи, продавали свой товар и закупали новый, возвращая неистраченные деньги в банк. То, как банкиры отличали фальшивые расписки от подлинных грамот, никто из обдувал не мог разгадать: поговаривали о невидимых чернилах, шифрах и знаках, заметных лишь под сильным увеличительным стеклом.

________________

Празднество Перерождения Земли в Ларгосе считали третьим по значению меридианским торжеством, после Возрождения и празднества Перерождения Воздуха. Последний день восьмиды Трезвения праздновали особенно буйно, ведь после начинался пост, длящийся всю следующую восьмиду Воздержания.

К праздничному благодаренью сонный Ларгос стало не узнать. Под мостом у замка, вниз по реке, шли лодки с валунами, город наполнился чернорабочими, плотники с верфи скупили всё съестное на рынке. Маргарита перебралась на четвертый этаж в графскую опочивальню, а в покоях герцогини шесть дней подряд долбили стены под отверстия для печных труб, ломали камины и прорубали лишние дверные проемы. Для всех проживавших в замке строительные работы воспринимались пыткой Ада. Грохот не давал спокойствия даже дозорным с первого этажа, и бледный Раоль Роннак каждый день интересовался у Маргариты: уверена ли она, что «стенокрушители» хорошо укрепили потолки и замок не развалится. Словно она могла дать ему ответ! Ей самой было страшно. Рагнер же радовался тому, что заставил всех страдать, смеялся и угрожал, что после третьего этажа наломают дыр и на четвертом, и на пятом, зато зимой все будут ему благодарны.